Онна-бугэйся, або Свой окоп

А сегодня рождественский лонгрид для больших и маленьких.

– Видишь ли, – сказал тени, таящейся в углу, Накамура, – Жизнь конечна. Не в том смысле, что она рано или поздно для всех кончается. Это само собой. Просто она имеет определенный объем пользы и возможностей. Представь себе, что ты делишь ее на сто частей. Гайдзины это называют «процентами». И вот так получается, что ты не можешь одновременно быть маэстро игры на сямисэне, специалистом в убийстве и игроком в рендзю. Потому что если у тебя из ста частей жизни на рендзю уходит только тридцать, то ты не игрок, а просто любитель поиграть. Понимаешь?

Тень в углу молча кивнула головой в капюшоне.

– Теперь слушай, я все свои сто процентов жизни потратил на то, чтобы научиться убивать. А ты только свои пятьдесят процентов отдала, чтобы научиться прятаться от меня. И вот ты не спряталась. Симатта! Ну, вот мы, стоим в комнате, я – самурай и ты – ниндзя. И я в два раза сильнее тебя. Это же только в кино вы прыгаете по крышам, а вот спорим, что ты даже не успеешь пустить ветры, как я тебя разделаю, словно рыбу. Потому что, то время, которое ты тратила на прятки, я тратил на убийство. Ну, так как?

– Давай, плюнь в меня своими стрелками, и увидишь, что будет. Знаешь, если бы можно было просто заплевать всех самураев стрелками изо рта, так в Ниппоне правили бы ниндзя а не самураи. Но оно не так. Правят самураи. Давай, выплевывай эту гадость, дурочка. Я знаю куда и как они летят. Ты только щеки надуй – я сразу выставляю сложенный рукав кимоно, ловлю твои подарки, а потом ты получаешь катаной по голове и веером по жопе. Так тебе понятно?

Тень послушно сплюнула на пол.

– А теперь сними капюшон. И делай это так, чтобы я видел руки. Иначе я тебя сначала отсеку лишнее, а то, что останется, скормлю рыбам.

Тень потащила капюшон, вылезла из угла и повинно стала перед Кафедрой. Внезапно в комнате загорелся электрический свет.

– Еб твою мать, – сказала Прасковия, и залепила оплеуху Накамуре. – Я тебя самого щас коропам скормлю. Вообще сдурел узкоглазый. Это же Айдашечка.

Айдарка всхлипнула и побежала к матери, Накамура с показной досадой вогнал катану в ножны, и демонстративно сел на циновку, спиной к Кафедре.

– Что это значит, Айдарка? – строго спросил я. – Как это понимать? Господин Накамура приехал к нам в гости, отметить с нами Новый год, мы встретили его в аэропорту, арендовали в Пирогово хату, максимально воспроизводящую обстановку японского минка, праздновали вместе всю ночь, а под утро ты пришла его убивать. Почему ты не спишь, и чем так тебе не угодил господин Накамура?

– Ы-ы-ы,- завыла в ответ Айдарка, цепко ухваченная Прасковьей за ухо – Я на войну хочу-у-у!

– Та яке там вбивать, – примирительно сказал бендера Остап, облизывая одну из брошенных Айдаркой стрелок и плямкая губами. – Це ж не отрута, це сало. Добре сало, на жиде, спробуй.

Жыд панически замахал руками, как будто на концах фукиядзуцу было не сало, а самый, что ни на есть яд, и поспешно отступил на несколько шагов назад.

– Ага, – с пониманием сказал бендера, – буду знать, чим тя штрелить як машингверу перемкне. Та відпусти вже малу, Прасковіє, бо виє, шо та сірена перед бамбьожкой Дамбасу.

– Ну и зачем, Айдарка? – повторил я вопрос.

– Я на войну хочу, – всхлипнула Айдарка, держась за ухо. – Я бы понарошку подстрелила господина Накамуру, а потом бы призналась, и попросилась к нему в ученицы. И стала бы великой воительницей, онна-бугейся, как Накано Такэко, или даже Хангаку Годзэн! И порубала бы… порубила бы…

Айдарка внезапно попыталась вырваться из захвата, заверещала, и не пойми откуда выхватила короткий танто, тут же перехваченный и заботливо отобранный бендерой.

Воцарилось неловкое молчание.

***
– Господин Накамура, – прервал я тишину, – Расскажите о великой битве при Куре Дзосэн, очень прошу вас, онэгай симас. Это будет полезно не только девочке.

«Онэгай симас» – эхом отозвалась вся Кафедра, и закивала, а господин Накамура, не оборачиваясь, сгорбился и вздохнул.

***
– У меня есть два сына, – после паузы сказал Накамура-сан, – Тэкео и Тэкеши, близнецы. Согласно своим именам они с детства больше всего хотели стать воинами, лупили друг друга бокенами, гонялись за домашним псом с воплями по усадьбе и устраивали засады на прислугу.

– Но времена меняются, и когда пришел срок, я объявил им свое решение. Они поедут в Европу, где Тэкео станет юристом, а Тэкеши – бухгалтером. Видели бы вы их лица! Но они были хорошими сыновьями, и против воли отца не пошли. Вы же знаете их, Янкель-сан?

Накамура уперся ладонями в бедра, тяжело поднялся с циновки, встал и развернулся к Кафедре, прочно утвердившись на расставленных толстых ногах.

– Конечно! – жыд поклонился старому самураю, – Они же учились вместе с моим племянником Яшей, который в мою честь, и приезжали тоже вместе на каникулы к сестре в Хайфу! Сонечка их так хвалила, так хвалила! Ой, говорит, какие мальчики, всем бы мамам таких мальчиков – воспитанные, вежливые, только кушают плохо, но Яша доест. Но продолжайте, прошу вас, Накамура-сан!

Самурай вернул жыду поклон и продолжил.

– Год битвы при Куре Дзосен был очень тяжелым для нашего клана. Неурожай, предательство, долги. Но откладывать сражение было нельзя, это вело к утрате имения и чести. Был избран день и час, асигару выстроились друг напротив друга, в разрывах расположились немногочисленные стрелки, а по флангам – конные лучники. Нас было меньше, но мы подняли флаги и после перестрелки сошлись. Сначала наш клан теснил врага, но потом начал пятиться под массой неприятеля. Отступать нам было некуда, позади нас лежали только голодные деревни, долги и позор. Нам надо было взять этот проклятый Куре Дзосэн, но у нас не хватало сил даже сберечь свое.

– И когда сражение казалось проигранным, на поле боя ворвались мои сыновья – Тэкео и Тэкеши, которых я призвал заранее.

– Почтовым голубем! – восторженно взвизгнула Айдарка, округлив разноцветные глаза.

– Нет, телефаксом, потому что скайпа тогда еще не было, а телефонная связь была ненадежна. Они прилетели чартером, и сразу отправились в суд префектуры Цусима, где и происходило сражение, столь неудачное для нас.

– Юрист Тэкео связал войска неприятеля сетью законов, замедлив и остановив его продвижение, а бухгалтер и аналитик Тэкеши подрезал врагу жилу финансовыми документами, которые были острее катаны работы легендарного Мурамасы. После этого Тэкео перешел в атаку, которую уже нельзя было отразить щитом закона.

– Пехота неприятеля стала бросать копья-яри и разбегаться, а конные самураи вражеского клана отступили в суд следующей инстанции, но после ран, нанесенных Тэкеши, дело было кончено, и нам осталось только добить неприятеля без особого труда. Контрольный пакет акций судостроительной компании, аффилированной с корпорацией «Куре Дзосен», между прочим, когда-то построившей легендарный линкор «Ямато», перешел в руки нашего клана.

– И никто не погиб, чилишоли? – разочарованно спросила Айдарка. – Тоже мне битва!

– Только один человек, – сухо ответил Накамура-сан. – Глава вражеского клана. Он сделал сэппуку прямо в своем кабинете, оставив последние стихи на экране монитора. Прекрасная смерть отважного человека. Трус бы выбросился в окно небоскреба. Господин Икэда нарушал данное слово, укрывал налоги, и подделывал документы. Он был подлецом, но трусом он не был.

– А остальные… – господин Накамура равнодушно пожал плечами, – Какая разница для самурая, один погибнет или все? Чего стоит жизнь? Главное – победить. Мы победили.

Потому что у нас, кроме стойких асигару и конных лучников были еще хорошие юрист и бухгалтер.

***
– Понимаешь, фейгеле, – сказал жыд, гладя разноглазое чудовище по голове. – Кончилось то время, когда воевали армии. Сейчас воюют государства целиком, от мотострелка, до бухгалтера в ЖРЭО. Конечно, смерть самурая в пламени боя вызывает уважение современников и гордость потомков. Как падает от усталости врач, делающий по три трехчасовые операции в день, не видит никто. А ведь он тоже умирает, каждая бессонная ночь отнимает у него три дня жизни. Как ты думаешь – каким образом воюет водитель троллейбуса? Он возит людей на работу. А как воюет чиновник?

– Чиновник. Чинит что-то? – неуверенно предположила Айдарка.

– Не ворует, – строго сказал Накамура-сан. Безукоризненно исполняет предписания. Принимает прошения без промедления и мзды. Ищет работу на своем месте, а не ждет ее.

– Верно, – подтвердил жыд. – А как воюет депутат?

Айдарка беспомощно переводила взгляд с одного на другого.

– Ходит на заседания и голосует, – вмешался я в разговор. – Там его окопы. И если для принятия важного решения по армии требуется двести двадцать шесть голосов, а в зале только двести двадцать четыре депутата – то двое из них покинули свои окопы и дезертировали. Даже если они в этот момент сидят в настоящем окопе под обстрелом, и могут по-настоящему погибнуть. Их окоп не там. В окопах сидят бойцы, которым нужна их помощь в другом месте, а не лишние два стрелка. Им нужны два голоса в Раде.

– Враг это знает, и любит спрашивать: «А почему ты не в окопах?» Это не вопрос, это провокация. Он спрашивает это у хирурга, он спрашивает это у юриста, у журналиста, у инженера, у депутата, у механика, у чиновника. Но что будет, если все эти люди бросят работу и пойдут в окопы, не владея искусством воина и оставив свои места, где они так нужны?

– Над окоппами появятся беспилоттники, а по окоппам ударят барротермичческими, – сказал неизвестно откуда появившийся эверсти Балалайнен. – Потому что врак своих инженеров в окопы не пошлет. Врак не дурак. Он будет делать беспилоттники.

– Где ты был всю ночь, кстати, чухна? – подозрительно поинтересовалась Прасковья.

– Де-де, – грубо сказал бендера, – в пиз… – и тут же получил сокрушительный подзатыльник от Прасковьи – впізнився, хтів сказати, – закончил бандера, потирая затылок.

– Я вас прошу немножко помолчать всем рты, – недовольно сказал жыд. – Видите, тут идет воспитательная работа! На чем это я остановился? Ах да, на окопах, фейегеле.

– Так вот, окопы у каждого свои, девочка. И очень важно занять их все, и стоять в них до конца. И я тебе скажу почему, слушай сюда. Солдату важно знать, что пока он на войне, его маму не обидят в ЖРЭО, папу быстро довезут до работы и не задержат зарплату, банк не лопнет, квартиру не зальют, жене не нахамят в магазине, а детей накормят в школе. Он не может сейчас за них заступиться, у него руки заняты автоматом. Он должен быть спокоен, уверен, и занят своим делом, не отвлекаясь на другие. Понимаешь?

– Нет, – честно сказала Айдарка.

– Хорошо, – вздохнул жыд. – Помнишь, мы читали на ночь сказку про Саурона и кольцо? Сколько раз хотели хоббиты вернуться домой, но каждый раз их останавливало воспоминание и цветущем зеленом Шире, в который могла прийти война. Понимаешь, фейгеле, душевно трудно защищать руины с нищетой, особенно без надежды на их восстановление. Но когда защищаешь хорошую, исправную страну, или которая может такой стать, руки солдата становятся крепче, а душа спокойней. Поэтому, пока не пришла повестка, и тебе не назначат новый окоп, где ты будешь нужен, каждый воюет в своем окопе, делает страну лучше, и не лезет в чужой окоп. Особенно, если ты маленькая девочка.

– Вот где твой окоп, фейгеле?

– Редукторы батискабля перебирать с Балалайненом, – мрачно сказала Айдарка, – и машингверу с носовой башенки приштрелювать.

– Нетт, – вмешался Балалайнен, – это хобби. А окопп? «Жи» и «ши» пишется через…

– Через бе-е-е, – злобно ответило чудовище, показало язык, натянуло на голову капюшон и поплелось на выход.

– Стоять! – тихо сказал я. Айдарка послушно замерла, – Сначала танто, который Накамура-сан твоей маме подарил, хозяйке верни.

– Так он же у дядька Остапа! – взвыла Айдарка. – Он же у меня его забрал!

– Ну, так забери у него и отдай маме. Ты украла, ты и возвращай. Только так, как дядя Накамура учил, двумя руками и с поклоном, а не как кухонный нож, рукояткой вперед. Пан Остап Тарасович, верните сопливой ниндзе стыренное имущество для возвращения владельцу.

Передача произошла в полной тишине и с избыточным количеством поклонов. Затем чудовище покинуло нас, на прощанье грохнув седзи, изготовленным, из-за отсутствия в Пирогово рисовой бумаги, из мореного дуба.

***
– Вы прекрасный педагог, Янкель-сан, – с уважением заметил господин Накамура.

– Ой, я вас прошу! Вы не знаете, какой педагог была наша с Сонечкой мамочка! Она самого Макаренку за день переделала бы из коммуниста в сиониста. А шо вы думаете, пан Накамура, может из девочки получиться онна-бугейся?

– Идите вы к чорту со своими бугейсями, – вмешалась Прасковья. – Я ее в модели отдам, когда вырастет, или на пианину. Пейсы-бугейсы, На шо оно ей надо? А от скажите, пан Накамура, нашо вы дытыну лякалы в начале? То мы ж не знали кто крадется, вы же сразу догадались.

Накамура-сан едва заметно улыбнулся.

– Нельзя приучать детей убивать друзей даже понарошку. Тем более, чтобы получить из этого выгоду. Хотя, признаю – я мог быть неправ, и мог излишне напугать ребенка. У нас в Японии другие методы воспитания, не такие как у вас. Гомэн насай Прасковия-сан.

– От жалько, шо я в Японії не зріс, – мечтательно сказал бендера, безуспешно пытаясь подцепить двумя палочками, держа их в разных руках, кусочек суши с кальмаром – Дойшов би до повного азвіренія, й харакірі з сіпуками усім москалям.

– Вы уже давно дошли до него, пан Остап Тарасович, даже перешли, и пошли дальше, – неодобрительно сказал жид. – Кто вас просил кидать кунаи в дорогую дубовую дверь? Вы знаете – где я эту дверь взял, и шо за нее отдал? И шо мне теперь ее возвращать в таком виде, и шо я буду говорить там, где брал?

– Все, давайте по последней, за счастливое детство, и спать, – решительно сказал я. – утро уже. Новый год. Надо до обеда выспаться. И по окопам.

Мы выпили, и разошлись по окопам, каждый по своему. И только из-под неплотно пригнанного дубового седзи господина Накамуры еще какое-то время мерцал свет прикроватного светильника, ариакэ андона, взятого специально для дорогого гостя в японском культурном центре.

Но вскоре погас и он.