Проклятое марта, или Один день в тысячу лет (парт тен, строго 18+)

Рев стволов автоматических турелей, свист реактивных пуль-«конгревов» смартгана Дрейка и четкое щелканье импульсов Хадсона из коридора затихли. Отзвенели, прыгающие по коридору круглые, как монеты, демпферы реактивных патронов смарта и гильзы гранат подствольника импульсника. Затем в центр управления заглянул сам закопченный Дрейк, зацепившийся длинным стволом смарта за косяк прохода. Лоджик-машина на подвесе оператора дрожала, пытаясь самостоятельно пройти в проем

– Вы это, умники, уже давайте делайте чего-нибудь. У меня пять кассет для смарта осталось – и дальше все. Откуда они вообще лезут? Их по списку должно быть двести семьдесят шесть человек. Допустим. они немного размножились. Там в коридоре более полутысячи трупов. Коридор завален почти до потолка. Еще внизу сотни две. Они реально жрут друг друга переед смертью, и при этом совокупляются с трупами. Я не знаю даже, на что хуже смотреть.

– Снизу, – тихо ответил Бишоп.- Там, под «актовым залом», есть «сортир». Скорее всего это их расчетный центр, происходящий от французского слова «сорте». Отсюда сортировать, ассортимент и прочее. То есть разделение для учета, центр управления. Оттуда они и ползут, из сортира. Причем сразу во взрослом виде. Настоящий центр управления — это игрушка, обманка. Настоящий их центр – «сортир».

– Сортирщки, значит — со злобой сказал Хадсон. – А почему от них говном воняет? У них компьютеры на говне работают?

– А потому что, – сказал с койки контуженный в живот Вержбовски, – «Сортир» – это для русских туалет. Как и французский туалет, собственно, как и немецкий ватерклозет, как и амерканский дабл. А вовсе никакой не центр управления.

– У них что, туалетов нет? – потрясенно спросил Хадсон, набивая магазин импульса из цинка.

– Нет, туалеты у них есть. У них нет для них названия, Потому что русские срут где попало, и им везде туалет, так нахуя его как-то специально называть? – ответил Вержбовски, сгибаясь в животе, подгибая колени к контуженному прессу. – Ну вот как ты называешь рыбу?

– Какую именно рыбу? — спросил из-за терминала Бишоп.

– Вот именно – сказал Вержбовски, – она для степного жителя одна. Ты робот на стандартном биокомплексе питания пакета «Вейланд и Ютани», ты не понимаешь, что рыба есть разная. Ты жрешь инъекцию. Рыба для тебя она и есть рыба, а для русских сральня она и есть и сральня. Она одинакова везде, где приспичит посрать. Для рыбака есть короп, есть окунь. Для едока — нет. А им хоть под деревом сри, хоть на золотом унитазе, говно выходит одно — весь мир для них стандартный биопакет, – раненый рядовой поднял голову и потерял сознание в своей койке, обвалившись в матрац ищ пены..

– Я вообще ничего не понял из сказанного — сказал Бишоп. – какую связь имеет рыба и туалет? Это был какой-то бред?

– Я все поняла, – сказала капрал Дитрих. – План «Си», Бишоп. Работаем.

– Это потому что я для вас робот? – смиренно осведомился андроид? – И вам меня не жалко? Разменная монета? Но я всегда предпочитал, когда меня называют «искусственным человеком».

Дитрих тяжело вздохнула, захлопнула складной тактический терминал, поднялась с места и подошла к Бишопу упершись ему в лысоватый лоб каской.

– Понимаешь, Би, У русских наступило восьмое марта. Если бы ты был мужиком, тебя бы споили. Если был бабой — выебали. Но ты для местных ни то, ни другое, ты резиновая кукла. Максимум, что могут с тобой сделать — это подарить. Ты единственный член команды, который может добраться до броневика и вызвать бэк-шаттл с «Сулако». После гибели Гормана я второй человек в вертикали командования, и пока наш лейтенант бегает по коридорам и играется в «Дум», я отдаю приказы.

– Я понял, мэм, – холодно ответил Бишоп, – Резиновая кукла в вашем распоряжении.

– Ничего ты не понял, – еще холоднее сказала Дитрих. – Это я клала розы раз в году в твоей каюте, в каждый день твоей сборки, идиот. Которые ты сразу выбрасывал под категорией «органический мусор». И если ты не понимаешь, то ты реально хуевая модель. Дай мне руку, киборг.

Бишоп послушно протянул правую ладонь. Дит выхватила из подвески листовидный тяжелый клинок, быстро полоснула себя по ладони, затем ладонь Бишопа и свела руки. Красно-белая капля упала на пол.

– «Урошнор», два-два-семнадцать, – сказал Дитрих.- Код подтверждаю, как офицер мобильной колониальной пехоты. Капрал Дитрих, дактилокод подтвержаю — Дитрих приложила палец к погону, – Бишоп повалится на пол, затем поднялся на четвереньки, и опираясь на руки, полез по стене, стараясь встать на обе ноги.

– Ебануться, – сказал Хадсон. – Она раскодировала боевого андроида. Зачем? У него же хуя даже нет!

– Я закажу ему десятикилометровый хуй в биогруппе Вейланда, если мы вернемся домой. – ответила Дитрих. – а тут мне достаточно поцелуя.

– Тебе двадцать один сантиметр предел, а то лопнешь – сказал Бишоп, отворачиваясь от стены. Затем его вырвало красно-бело-синим.

– М прошу вибачите за особисте, м сі тіко народив як несинтетична людина. – прохрипел Бишоп. давясь во рту какими-то чипами и проводами – И вообще, в хате мужик решает. Но принимая во внімание. Режьте трубу, я ухожу к броніку. Як ся не поверну через штри години, мо б шсіть — то м ся тікайте. До самальотів. Тікам м с сюди.

Бишопа опять вырвало кремнием и гаками.

***
– Як м ся не прийдеш — сказала Дитрих.- То я сама прийду до тя, й то буде аллілуйя, ся м нехай ховають по хатам. Шоби там таке не було. Спалю сьо шо сбачу. В попіл. В порох. В недихай ме. Майо м фламтрувера, імпульса, та шестибарретний гарматник центрального поверту. Повибаю нахуй до йобаной матері. Вибач, коханий, шо лаюся, як кацапина, а м то нерви в жіночки.

– Но то, м ся не переймай, кицьо. Життя ся так склало. Цьом ме, кохана? Ньо, не на останніє є «цьом», йо, жени дурні думки. Так, чьомочки. На побачення до стрічи.

– На тобі перше, – сказала Дитрих, глубоко, с языком поцеловала Бишопа, – Цей цьом за любов. На другий, на путь, то другий цьом. А третій, як схочеш отримати, ся м повертай живий, коханий, бо як цьомну втретьо, то маю м мати діте, як тричі цілована – и заварила за ним разрез трубы. Затем приложилась ухом к остывающему металлу. Бывший андроид перевернулся на живот, и пополз по тьюбу, подтягивая за собой сумку с инструментами.

Дитрих всхлипнула и уткнулась головой в металл трубы. К ней осторожно подошел Хадсон и погладиил ее по плечу.

– Слушай, Дит, я понимаю, что любить бесполого робота сложно…

– Сам ты бесполый робот, хоть и трахал меня четыре года, и ни разу цветов не подарил. А он человек. Синтетический.

Хадсон помялся, потом сел на пол рядом с Дитрих и обнял ее, скрипнув панцирем.

– Извини. Хуйню пизданул. Добавь “Иглз” на канале. Реально кроет ксенопсихоз. Хочешь я за ним поползу? И обратно приволоку?

– А смысл? Мужики, когда их любишь, всегда от тебя уползают в какую-то канализационную трубу. Вот почему ты не полез?

– Вот тут ты не права, сеструха, – серезно сказал Хадсон и погладил Дитрих по каске. – Мужки упозают в трубу, чтобы ты не полезла туда. Вот теперь я точно понял, что Бишоп человек. Мужик – он состоит в голове,а не в штанах. Хоть и синтетический. Давай резак, я тоже полезу, вытащу твоего красавца из силикона.

– Поздно,- ответила Дитрих, и посмртрела на потолок. С него, прожигая армирование, сочилст рвота и оливье.