Тизерим найн, або Борментозавр

Тизерим "Горькие сказки" дальше.

***
– А-а-а! – страшно орал Шариков, удерживая спиной сотрясающуюся дверь. – Филипп Филипыч! Зинка! Зинаида Прокофьевна! Дарь Петровна! Кто нибудь!.. Караул!

– Что такое? – холодно спросила Зина, заходя в кабинет. – К чему паника?

– Зинаида Прокофьевна, – задыхаясь проговорил Шариков. – Немедленно вызовите профессора. И еще пять мотоциклетов с пулеметами!

– Ишь ты, – ответила Зина. – Как за жопу меня хватать, так Зинка. А тут — прямо таки Зинаида Прокофьевна! Что случилось? Кошку увидел?

– Чудовище! Неимоверное! Огромное, побери меня триппер, как антанта! Вот, пальто мне прокусило! – продолжая подпирать локтем дверь, Шариков продемонстрировал отованный клок кожаного пальто.

В дверь с той стороны въебало так, что Шариков проскользил на каблуках по полу, и на четвереньках кинулся обратно, удерживать свой последний рубеж обороны.

– Зинка! Зиночка! Зинулечка, – умоляюще провыл Шариков, упираясь головой в створку. – Зинаида, блять, Прокофьевна-а-а-а! Немедленно Филиппа Филипыча зовите! Эта монстра, она же потопчет всех!

Словно в подтверждение его слов, дверь навылет пробил костяной рог, поворочался в дыре, и выдернулся обратно.

– Ну, – задумчиво сказала Зина, – Если профессор не занят с пациентом, я, пожалуй, передам. Вы тут подождите, не уходите. И, будьте добры, не называйте меня «Зинаида блядь Прокофьевна». Я социальный служащий, а не то, что вы про меня говорите.

– Куда я уйду, – тоскливо сказал Шариков. – Я уйду, а оно догонит.
***
– Нуте-с, – сказал доктор Преображенский, усаживаясь в кресло. – Что снова не так? Кошку увидели?

– Монстра! – трагически отозвался Шариков. – Надо в подотдел очистки позвонить, чтобы его зачистили. Только нужно еще мотоциклеты с пулеметами. Эдакого легко не зачистишь.

– Вы водки не пили? – озабоченно спросил профессор. – Откуда здесь монстр?

– За дверью! – прошептал Шариков. – Ломится! Вот, пальто прокусил.

Профессор со вздохом поднялся из кресла, проследовал к двери, отодвинул Шарикова, открыл створку и заглянул в смежный кабинет. Затем смешно сложил губы и похрюкал в бороду особенным образом. В ответ раздался гулкий рев.

– Вот! – торжествующе крикнул Шариков, пятясь от двери. – Монстра рычит! Говорил же я!

– Какой же это монстр, – ответил Филипп Филиппович, возвращаясь в кресло. – Это доктор Борменталь. Мы с Иваном Арнольдовичем провели эксперимент — с его, безусловно, согласия, – и я пересадил ему железы носорога. Трансформация пока не закончена — но ведь и вы не сразу стали… условно, говоря, человеком. Так что он теперь не Борменталь, а, скорее, Борментавр.

– Что ж он кидается тогда? – плачущим голосом спросил Шариков. – Свои же люди!

– Ну а чего вы хотели? Вы хамите, хулиганите в доме, хватаете Зинаиду Прокофьевну за неприличные места. Воруете вещи, деньги. Ваша эта машинистка, как ее?… – профессор пощелкал пальцами. – Фамилия как у художника…

– Васнецова, – угрюмо подсказал Шариков.

– Точно. Васнецова. Приходила с шестью щенками в подоле. Что вы ей ответили?

– Топить к чертовой матери, – так же мрачно ответил Шариков, – Или сократим из отдела.

– Вот. А это ваше потомство между прочим. На самого Ивана Арнольдовича вы бросались три раза. Из них — два раза с оружием. Какого же вы к себе от него отношения ждете?

– Слушайте, – с надеждой спросил Шариков. – А может вы вырежете ему эту железу из головы, чтобы обратно стал Борменталь, а не Борментавр? И заживем по прежнему?

– По прежнему? – удивился профессор. – Вы хотите, чтобы я зажил с вами по прежнему? Давайте спросим Зину, Дарью Петровну, дворника Федора — хотят ли они с вами зажить по прежнему?

– Жаловаться буду, – жестко сказал Шариков. – В Совнарком. Чтобы удалили Борментавра. По линии отдела очистки!

– Жалуйтесь, конечно, – охотно согласился профессор. – Но гибридизация доктора и носорога является важной научной программой, одобренной правительством РСФСР. Если уж удалять железы при отмене программы — так надо и вам удалить. Хотите снова собакой с ошпаренным боком по улице на четырех лапах бегать и «Абырвалг» читать?

– Где же я теперь харчеваться буду? – с тоской спросил Шариков. – Я без пропитания оставаться не могу.

– Извольте, оставайтесь. Харчуйтесь на здоровье. Вас никто не гонит, – спокойно ответил профессор Преображенский. – Сегодня на обед, кажется, тефтели. Для вас еще компот.

– Так он же меня стопчет, – взвыл Шариков. – Вы рог его видели? Оно же кидается как холера на колчаковских фронтах!

– Стопчет, – одобрительно кивнул профессор. – Что поделать, борьба видов. Советской власти хлюпики не нужны. Вот погодите, после Борментавра на очереди Борментозавр!

Ого-го! Машина убийства! Гомбожаб Цыбиков уже раскопал древние манускрипты Тибета, и полярный исследователь Отто Юльевич Шмидт готов вылететь, чтобы в высокогорных льдах найти останки велоцираптора, содержащие необходимый биоматериал для создания из Ивана Арнольдовича первого в истории борментозавра.
\
– Гомбожаб — это что? – тупо спросил Шариков. – И при чем тут велосипеды?

– Не что, а кто, – пояснил Преображенский. – профессор Гомбожаб Цэбекович Цыбиков, выдающийся востоковед, исследователь Центрального Тибета. Вот если бы вы не только календари читали, а научную литературу, то знали бы это имя. Наряду с Марксом и Каутским.

– Гоможаб? – с ненавистью спросил Шариков, сжимая кулаки. – Все издеваетесь над пролетариатом? Я вот вам покажу сейчас гоможабов…

Из смежного кабинета донесся угрожающий рев Борментавра, уловившего агрессивные тона в голосе.

– Хорошо, – забормотал Шариков. – Пусть сейчас будет по вашему. Гоможабы капиталистические. Я ухожу. Я пока у Швондера поживу. Я вам это запомню. Увидите. Потом сами в ногах валяться будете, гоможабры на велосипедах.

Шариков, осторожно обходя разбитую дверь логова Борментавра, добрался до вешалки, снял с крючка и намотал ша шею шарф, и двинулся на выход. Уже у самого выхода обернулся и показал Филиппу Филипповичу сжатый кулак.

– Вот вы где у меня все будете. Я вам такой мандриан устрою! – взвизгнул Шариков и хлопнул дверью.

Профессор залпом забросил в рот рюмку ледяной анисовой.

– Зря вы так, Филипп Филиппович, – грустно сказала Зина, заходя в кабинет. – Он ведь такой. Он припомнит.

– Садитесь за стол, Зиночка, – благодушно сказал профессор, и разлил анисовую по двум рюмкам. – Обычно я дамам не предлагаю, но… У Ивана Арнольдовича термин реабилитации, а пить одному — дурной тон. Хуже только с собакой пить. Вы помните, что я вам говорил? Что человек всегда побеждает животное? Наука не всесильна, но она сильна. Уж точно сильнее пса.

– Он к Швондеру пойдет, – плаксиво сказала Зиночка. – А там такая стая, что любого человека загрызет, вместе с наукой.

– Да, – довольно сказал Филипп Филиппович. – Именно поэтому, под предлогом лечения зубов, я всему этому пролетарскому хору имени Швондера, включая самого регента и женщину неопределенного пола, под наркозом вживил железы серой крысы. Прислушайтесь, внимательно. Сейчас начнется. Раз… два… три! Оп!

Зинаида Прокофьевна подняла глаза к потолку, внимательно вслушалась, и поперхнулась ледяной анисовой водкой.

Из смежной комнаты торжествующе заревел Борментавр.