– Ну и за каким чертом мы тащим эту говядину в шаттл? – недовольно спросил Хикс у Берка. – Тем более, что первого шаттла нет, а до второго мы вполне можем не дожить.
– Какую именно? Эту говядину? – Берк показал на Рипли, лежащую в углу транспортера и умиротворенную электрошокером и ударной дозой ультраседатива.
– Так корова и есть телка, только неебаная. А если чо-то хочешь перетереть, то давай выйдем, перетрем, адвокатам позвоним…
– Стоп, ребята, – мягко сказала Дитрих, – Это опять начинается. Накатывает. Я сама чувствую. Веж, включи защиту.
Вержбовски активировал портативную консоль, слинковал ее с громкоговорителем, вмонтированным в запасной бронекостюм, чтобы колониальный морпех мог кричать на языке аборигенов «сдавайтесь, мы пришли с миром» и в транспортере раздались странные звуки. Похожие на музыку, ритмичные но с непонятной интонацией, как будто что-то всасывалось в раковину рукомойника. В машине все испытали облегчение, словно разулись после долгой дороги. Некоторое время десантники сидели молча, слушая странные звуки.
– Что это? – капрал Хикс показал пальцем на консоль. – Что за завывания? Вроде акустического нейрокодирования? Насколько я помню свой контракт с Колониальными Эм-Пэ, для этого требуется письменное согласие в присутствии адвоката.
– Типа того. Не знаю, – ответила Дитрих. – Какой-то «кобзон». Бишоп нашел его в базе данных центрального комплекса, обработал и переслал мне. Говорит, если его прослушивать задом наперед, то какое-то время должно помогать. Но долго слушать нельзя, потому что сам начинаешь задом наперед говорить. А если тебе адвокат нужен, так вот он сидит, – медик кивнула на Берка, – вы с ним только что убивать друг друга собирались.
– Ты извини меня, Хикс, – внезапно сказал Берк. – Я на самом деле тебя люблю. Ты классный чувак. Меня в школе такие как ты пить из унитаза заставляли, поэтому я к таким как ты, силовым ублюдкам, несправедливо отношусь. И тебя, Дитрих, тоже люблю. Хотя ты плотная, раскачаная и уродливая морпешка, похожая на гермафродита. Я вас всех люблю. Рипли, слышишь, я и тебя люблю. Это я продал тебя «Вейланду». И знал что везу тебя практически на убой. И вообще вас всех. Будь я проклят!
Вержбовский резко затормозил бронетранспортер и развернулся. По его лицу катились слезы.
– Да ладно, братуха, – морпех обнял Берка и прижал его к панцирю так, что оба захрустели, – Всем рано или поздно придется умирать. А тебе семью кормить надо. У тебя детки есть?
– Нет пока. Мне по контракту с «Вейланд-Ютани» нельзя до пятидесяти лет иметь семью. Это вредит интересам компании. А компанию я сейчас тоже люблю!
– Хочешь я рожу тебе детей, – спросила, подавив рыдания Дитрих. – Мне тоже нельзя беременеть по контракту с армией, но я подам в отставку. Хочешь, я прямо сейчас рожу тебе детей? Я некрасивая и раскачанная, но я смогу для тебя.
– Ты не должна так страдать из-за меня, милая. Ты потеряешь соцпакет и льготы за выслугу лет. Я себе этого никогда не прощу. Пусть мне родит детей та корова, которую мы к крыше привязали. Тем более, я ее оскорбил, и должен на ней жениться, чтобы загладить обиду.
Берк вырвался из бронированных объятий Вержбовского и заколотил кулаками в потолок транспортера
– Любимая! Ты слышишь меня? Я иду к тебе! Откройте дверь! Хикс, помоги мне!
Раздался свист и грохот, затем в машине наступила тишина. В кабине пахло озоном после работы импульсной винтовки. Громкоговоритель на бронежилете был вдребезги разнесен очередью из М-41А.
Все молча приходили в себя. Берка стошнило.
– Знаете что, – сипло сказал внезапно очнувшийся в своем углу лейтенант Горман, укладывая импульсную винтовку обратно в гнездо, – Не надо таких «кобзонов». Я даже не представляю, что будет, если этот звуковой наркотик пустить напрямую, без инверсии. Какая разница — загрызут тебя до смерти в «русском мире» или залюбят? В любом случае не выжить.
– Никому не выжить, — сонно сказала из своего угла Рипли. – Но если вас еще интересует мое мнение как консультанта, которого вы наняли для миссии, я бы выбросила ту корову, которая на крыше. Инопланетный организм, доставлен без карантина на борт корабля. Пункты один-сорок-два, два-шестнадцать и два-шестнадцать-бис карго-кодекса. Вы видели ее глаза?
– Никому не выжить, когда зоозащитники и феминистки узнают, что мы бросили недоенную и некормленную две недели самку млекопитающего на произвол судьбы, на расстоянии почти сорока световых лет от Земли. Извини, пункты кодекса перечислять не буду, слишком долго, – мягко заметил Берк, немного отодвинувшись от Вержбовски. – Кстати, Дитрих, как там наша самка коровы? На которой я хотел жениться.
– Не кормлена и не доена две недели. Была в обмороке, сейчас спит под наркозом. Не могу понять как она выдержала. Мастит вымени, местами некроз. Крайнее истощение. Хорошо, что коровник у русских без крыши, воды у нее было в избытке, – доложила медик, – Точнее сказать смогу после обследования в диагностическом отсеке. Прогноз позитивный, в целом, протезировать вымя можем на «Сулако». Но полное восстановление возможно только на Земле…
Зашипел передатчик транспорта, и оттуда прорвался искаженный и модулированный голос сержанта Эйпона.
– Лейтенант, можете заглянуть в центральный блок, в медотсек? Быдлоп тут кое-что нашел…
– Кто???
– Ну, этот, хуй резиновый со сметаной вместо крови. Умник типа. Видео нихуя ни разу не передается. Тут вообще блять пиздец ничего не передается, даже сигареты. Первый раз такое вижу.
– Доложите устно.
– Ебаный мать в рот твою полный пиздец. Тут какая-то хуйня шевелится в стеклянных банках. Бишоп говорит что это соленые огурцы в рассоле. Это доклад на словах. Остальное визуально. Извините, лейтенант, блять, ебать вас в жопу, за то что я вас нахуй послал. Это я маску снял, стены колонии блокируют радиосвязь-хуязь, блять, ебать твою мать, связь по штатной-хуяйшной.
– Вы «кобзоном» пользовались?
– Сэр, блять, да, сэр, блять. Один раз. Отключите его немедленно, файл сука нахуй инфицирован. Больше сорока секунд пользоваться нельзя блять. Простите за ненормативную сука нахуй лексику, сэр. Внутри комплекса это блять пиздец действует намного сильнее.
– Потери от «кобзона» есть?
– Васкез. По крайней мере, мы потеряли ее в том виде, в котором всегда ее знали.
– Уровень повреждений Васкез?
– Сидит, плачет.
– Мне до дембеля месяц оставался, – тоскливо сказал Хикс. – И если уж Васкез плачет… Ебал я в рот такое счастье сука нахуй. Дит, можно мне «кобзона» секунд десять? Не больше. И вот, что, первого, кто скажет «нахуй», я убью сука нахуй, вам, блять понятно, нахуй?
-Хули тут неясно? – ответила Дитрих, и соединила консоль с работающим громкоговорителем.
***
Колесный транспорт со спейсмаринами сложил оружейную башенку за корму, развернулся, проехал еще раз через поле для игры в репу, и остановился напротив входа в центральное здание колонии. Колониальная десантура выкатилась из танка, расходясь веером в стороны, чтобы не попасть под взаимные директрисы огня.
Дверь базы была не выломана, а выбита изнутри, словно одним-единственным пинком великана, и валялась в гигантского размера луже возле входа. Хикс, отвечавший за коды и пароли, задумчиво покрутил универсальный чип для взлома защиты периметра базы, поковырял рукой в тактической перчатке электронный замок, и спрятал чип в карман разгрузки.
– Велкам, леди и джентльмены. – старательно вежливо сказал Хикс.
– Может, не пойдем туда? – робко спросила Рипли. – Ну, пожалуйста? Давайте не пойдем. Мы все полетим домой, а сюда просто скинем атомную бомбу. На «Сулако» же есть атомные бомбы?
– Здесь имущества компании на триста миллиардов, – твердо ответил Берк.
– Здесь наши ребята, — сказал Хикс.
– Здесь моя свинья, – добавил Вержбовски.
– Заходим, – сказал лейтенант Горман.
