Кто-то на рассвете поскребся в закрытую ставню.
– Щас-щас, – ответил я, тихо навинчивая маслянистый сайленсер на штурмгвару. – Каганця тико запалю и капци надину. Йду-йду вже.
Затем выбил ставни изнутри сапогом. Никого не было. На позднем майском снегу, который из пушки во двор для мини-биатлона наметала Айдарка, виднелись когтистые следы, уводящие в туман. Следы были сорок девятого размера, на пятках виднелось знакомое рифление фирмы «адидас». На подоконнике лежал свиток рубероида, перетянутый колючей проволокой. Я перекусил проволоку и развернул свиток.
– Веду, – прошелестела в наушнике Аксинья. – Сейчас в джип сядет. Работать, босс?
– Отставить,- сказал я, сворачивая рубероид. – Нас в Днепр на фестиваль блогеров пригласили, к Филатову. И сколько раз говорил, выключайте лазер в тумане. Как дети малые, ей-богу.
– Это не мой лазер, – отшелестелась Аксинья. – Это Балалайнен турель с обманкой из указки сделал, на моторчике, на крыше бойлерной. Я по тепловизору справа веду, от скворечника. Здоровый, гад, асфальт еле держит. Все, сел. Отпускать?
– Отпускать. Бэкпак собирать. Носки, трусы, майка, ноут. Внешний диск, вайфай. В аптечку панкреатин.
– Лирику класть? Пан Профессор, давайте положу прегабалин, а то как стемнеет — ведь опять обращаться в непойми что начнете. У вас же сочетание лунного света с представителями власти – это резкий аллерген. Не дай боже еще на приеме каком-нибудь случится. Нашо оно нам надо, такая слава? «Оборотень-Чипалина с окровавленной мордой набросился на заместителя губернатора и народного депутата». День города в Украинке с Вирастюком помните? Отож… Не дай бог еще фотографы рядом случатся. Давайте лирику положу, а? А железяки мы все из бэкпака аккуратно вытащим и пану Остапу отдадим на хранение…
– Разгаворчики, – сказал я. – На незащищенном канале. Обманку они поставили, конспираторы херовы, я уже по эф-эм-радио тебя слышу, с задержкой на десять секунд, и на ютубе с задержной в тридцать. Остапа ко мне, Балалайнена с планшетом тоже. Янкеля буди — в Днепре без Янкеля никак, потому шо как был там Хайфопетровск, так и остался, как его не переименовывай.
– А «лирику»? – тихо осведомилась по каналу Аксинья.- Может хоть половину блистера положить в аптечку? Так, на всякий случай?
– В жопу себе засунь эту лирику! – заорал я, чувствуя во рту привкус крови, и как из-загривка лезет колючая шерсть. – В сраку забей! Я добрый! Блять! Самый! Су-у-ука, возле какого ты скворечника, тварь ты ебаная? Я щас подойду.
– «Янтарный кот», «янтарный кот», – прозвучал по второму тактическому каналу отмороженный голос Балалайнена. – Опшая тревока. Лунный свет. Вторшение представителей фласти без фамра… фрама… цефтической блокады. Аксис, сменит магазин. Работай по корпусу под одеждой, чтобы без видимих хематом. Янкель, Прасковиа, верхний уровень, медкомплект.
За забором что-то грохнуло.
– Аксис? – спросил Балалайнен.
– Киевэнерго, – отозвалась Аксинья. – Дистанционна мина. Я так, на всякий случай. Тоже власть, образно говоря, могли усугубить приступ. Сами виноваты, какого черта в четыре утра лазить?
Я высунулся в окно, посмотреть — кто это, блять, говорит в моей голове? – и тут же получил в грудь две полупрозрачные стрелки. Зарычал, полез наружу, застрял жопой во фрейме и начал выламывать раму. Потом внезапно успокоился, поскучнел, вдернулся внуть комнаты, лег на пол и свернулся клубком. В оконном проеме лязгнули бронированные жалюзи, отсекая лабораторию от двора. Я заснул, и снилась мне какая-то хуйня.
***
– Ну куда ему в Днепр?- сквозь туман говорила Праксинья, положив мою голову на колени. – Его в Бровары страшно отпускать.
– В Бровари я б й сам не поїхав, – бубнел Остап. – Всрацця, шо студову доброго вийшло? Ото кажу вам, нізря по ним ракетою з Остра колись йобнули, бо щось таке власті вже знале, але лячно було посполитству казать, та ще й мимо штрелили, не поцілили у пентаграму. А до Дніпра – най єде, мо там ще й відпочине. Дніпро — то як Кийов, тіко без Ради. Менше влади — менше горя. Анархія – мать здоров“я.
– Ну да, – сомневался Балалайнен. – А как же Береза, Голик? Разфе это не есть власть?
– Та яка то до дупи влада, нармальні пацани, – отмахивался бендера. – Влада — це коли ти в неї вже вріс мертво, та ся переродив до неї, а не взяв до рук попрацювати на спільну користь. Он, коли Айдарка чергового києвенерга закопує, вона ж на лопату ся цілком не перекидає? От, добре ще б Луценка до йом приставити, але в Пана Професора з Паном Луценком теологічний диспут стосовно трансцендентальної суті алкоголю, як аспекту буття.
– В каком смысле? – заинтересованно спросил Янкель?
– В тому сенсі, шо єден вважає алкоголь Абсолютним Злом, а єнший – Абсолютним Злом з Паслєдствіями. А перший каже — кись можуть бути паследствія у Абсолютного Зла, окрім Відносного Добра? Чи то Зло кесь не Абсолютне? То складна штука, жиде, теософічна. Ти ліпше каж, до Олі Горб дозвонив? Шо каже пані Оля?
– Говорит, что бояться нечего, отец Александр Дедюхин будет разгонять облака в светлое время суток, и минимально — чтобы только дождя не было. Работа с гарантией, Киевский Патриархат. Вечером Луну прикроют. В Мечниковской больнице тоже предупредили, типа «не расходиться, могут быть учения». Ну и организаторы в курсе, что «шарикову вообще не наливать».
– Я все слышу, – сказал я с пола. Тут же в один глаз, потом в другой, ударил яркий свет, затем меня посадили на ковролине и поднесли к губам стакан апельсинового сока.
– Так я кладу в аптеку «лирику», Проф? – невинно спросила Аксинья. – Витю Пузанова попрошу присмотреть, ладно? Одну за папу, одну за маму, одну за Пузанова. Вот и все, три дня рейда. По рукам, босс?
– Наручники снимите, тогда по рукам, – сказал я. – Как я дам «по рукам», раком что ли встану? Сколько там до поезда к Филатову осталось?
– Почти две недели.
– Мда, – я размял запястья. – Ничо, успеем.
нормально
Успели. И это прекрасно!
Вы главное… того… берегите себя, Проф! А остальное – дело житейское…