“250”, або Груз Шредингера (парт зеро)

Концептуально юниты и грузы на войне отличаютсчя тем, что первые могут передвигаться самостоятельно, а вторые – нет. Поэтому первые на картах отмечаются всякими ромбами, квардатами и стрелками, юниты помельче обозначаются в эфирах позывными, ну а грузы, как водится, получают маркировку.

Например, «груз 100» – боеприпасы, «груз 800» – может быть все что угодно, лучше не интересоваться. Мечта пирата «груз 700» – окованный медью сундук с полковой кассой (а точнее — любые деньги). Но обывателю больше известны грузы, так сказать, органического происхождения: «груз 200» и «груз 300».

Завелась эта военная арифметика еще при Союзе, когда при отправке любого груза, неважно складской он или двуногий, заполнялась типовая форма – потому что в одной форме надо было указать количество единиц, а в другой — его фамилию. Писари, высунув от усердия языки, заполняли эти формы, сверяя у «трехсотых» количество конечностей с указанным в накладной, а количество выстрелов в ящике «сотых» поштучно.

Союз издох, а жаргонные словечки остались. То ли в силу армейских традиций, то ли в силу человеческого цинизма, то ли из-за нежелания каждый раз напоминать себе, что у каждого «груза 200» есть имя, позывной, адрес, друзья и семья. Иначе так и ебнуться недолго. Оно как-то душевно проще пробурчать в эфир что-то типа «один двести три триста», чем называть вещи своими именами.

***
Арифметика войны создает ее алгебру. Безусловно, она везде своя, но в общих чертрах выглядит так:

Сначала прилетает. Дальше имя-фамилия превращается в один из «грузов». Если «двухсотый», то расчет закончен, и начинается совсем другое исчисление, о котором я рассскажу отдельно. А если повезло (если это можно назвать везением), то утративший возможность перемещаться юнит превращается в «груз триста» и становится переменной в довольно сложном уравнении.

Первым делом его надо вытащить из под огня и доставить до перевалки, где есть возможность провести предварительный осмотр и перегрузить на специальный транспорт для перевозки раненых, а не на шопопало, от брони до огородной тачки. И где не грохает, не рвется и свистит.

На самом деле может вполне грохать и свистеть, перевалка является тем же «нулем», только в следующей итерации — позиции меняются стремительно, а опорные пункты не погоняешь вперед-назад. Но принято считать, шо на этих перевалках тихо, щебечут иволги и растут съедобные грибы. Современная война — это не колонны Наполеона, и не окопы Мажино. Гатят издалека, снайперы шхерятся где попало, а ДРГ можно встретить как йети — везде, разве что не всегда.

Первая часть формулы двусоставная, например побратимы с матюками и пожеланиями «держись-братишка» на салазках дотаскивают брата от места до ВОПа, а потом от взводного опорного пункта местная медицина довозит на броне (или как позволит расклад) до перевалки.

А может быть и не так. Где как получится.

Дальше вторая часть марлезонского балета. На перевалке осматривают уже серьезнее и полностью, а не только там, где бо-бо, парамедики меняют перевязочную самодеятельность побратимов на что-то более прочное, связываются со стационаром и стремительно везут, стараясь не расплескать, свой груз туда, где ему окажут помощь. В поле серьезно раненого человека вылечить невозможно. Он умрет. Поле и для здоровых не подарок, а раненый там обречен.

Именно на этом этапе «груз триста» начинает стремительно сползать в «груз двести», теряя единичку за единичкой на лайфбаре. Часто кроме главной вавки, которая болит, но не угрожает, обнаруживается еще пяток помельче, из которых стремительно утекает жизнь солдата. Смерть приходит за своим, и парамедам приходится держать «груз триста» на этом свете за шиворот, молясь, чтобы не разжались пальцы медика и выдержал воротник «трехсотого».

Время уплотняется, точнее будет даже сказать по-украински «ущільнюється», сжимая щели между секундами, работать надо на ходу, не давая порваться ниточке жизни в трясущейся машине.

Третья часть формулы – уже стационарный госпиталь или стабилизационный пункт. Взмыленные парамеды передают груз врачам стационара. Где за него врубается вся мощь военной медицины — по крайней мере та, которая в наличии у госпиталя. Перед оскаленой мордой смерти с лязгом падает крепостная решетка крепости, и костлявая начинает лазить по зданию, пытаясь протиснуться в окна, двери, щели и дымоходы. Изнутри ее будут выталкивать медоборудованием и поливать кипащей смолой и прочими полезными лекарствами.

Ну, это если образно. В общем-то, если довезли живым до стационара — это серьезные шансы на то, что груз снова станет юнитом.

Не сразу, понемногу, через реанимацию, операции, лечение, реабилитацию — с груза сотрут маркировку, он встанет на ноги и дальше уже как получится — имя-фамилия-позывной снова возьмет в руки оружие, чтобы отомстить за боль и страдания мрази, которая из-за глупости или жадности лезет к нам повоевать. Или отправится домой к семье, выплатив свой долг перед Неней.

Вот такая алгебра и исчисление номеров, если отбросить местные обычаи и ситуационную специфику.

***
Это в чистой теории. На самом деле формулы наползают друг на друга или оставляют между собой разрывы – согласно утверждению Клаузевица, шо на войне все происходит через жопу. Вода кипит при температуре прямого угла 90 градусов, в сутках для удобства 25 часов, число «пи» иногда достигает четырех, а для того, чтобы принести одну вещь надо сходить за ней два раза.

Мы – парамедики ASAP RESQUE, команда «Ангелы Тайры», наша часть формулы — вторая. «Асапы — доставка от кацапа до эскулапа». И наш груз между и вне утвержденных форм, пока кубик катится между двумя и тремястами, он «двести пятьдесят». Наши пациенты — солдаты Шредингера, но какая попало определенность нас не устроит.

И наша работа — не дать растаять заветному полтиннику.

Есть у войны простой расчет
Он от «трехсот» и до «двухсот»
А дальше людям нечего считать.
Кому-то «двести» — и покой,
Кому-то «триста» – и живой,
У парамедов – «двести пятьдесят»

Никогда не считайте человека грузом в душе, даже если вы его так называете по работе. У него есть имя, позывной, друзья и семья. А у павших есть еще и память о них. Но нам хотелось бы память отложить на как можно позже.

***
Меня задолбало как рассматривать внешнее кацаповедение, так и внутренние петли кишечника нашей политики. Первое отработано как следует, а второне навевает ощущение бессмысленности усилий. Как смогу, я постараюсь рассказать о жизни «Ангелов Тайры». Тем более, что и на мне теперь тоже этот шеврон.