– Я не понимаю, – сказал Мальчиш-Плохиш, – это чувак, который все время туда-сюда на лошади мечется и орет «эй, вставайте!», он-то почему не на фронте? Он, в отличие от нас, совершеннолетний.
– Ты же видел, какой он в последний раз был, – ответил Кибальчиш, набивая ленту патронами. – Коня нет, шапки нет, сабля поломана. Мужик тоже повоевал.
– Шапки нет, – ядовито сказал Плохиш. – Ах тыж боже мой! Тяжелое ранение – шапка слетела. А потом, когда мы сорвались, почему-то похромал в противоположную от фронта сторону. Я напомню, у тебя отец с братом грузом «двести» вернулись, а не «шапка слетела».
– Я не понимаю, – со вздохом сказал Кибальчиш, откладывая ленту. – Что тебе не так? Все есть – и черные бомбы, и белые снаряды, и желтые патроны. И пушки, и все остальное. И стрелки, как на фарт, побиты. Кто бы нас пустил на войну, если бы стрелков не побили? А так хочется из ДШК пострелять!
– Что мне не так? Что поубивают нас тут нахуй, – мрачно ответил Плохиш. – А потом этот гонец придет, уже без шапки и сапогов, и что — бабки на войну пойдут? Я, конечно, понимаю пацанские понты, чтобы девочкам понравиться, но в лучшем случае ты будешь без ног, а в худшем — в пластиковом пакете. Любой вариант девчачью любовь не предполагает.
Кстати, что у нас со снабжением?
– Банка консервов и пачка-жевачка, – гордо ответил Кибальчиш.
– На всех? Понятно, – тоскливо отозвался Плохиш. – А денежное обеспечение?
– Тридцать тысяч рублей в месяц!
– Кто-нибудь эти деньги получил?
– Так деньги в конце, – растерянно отозвался Кибальчиш. – Когда работу сделаем…
– Еще более понятно. Слушай, у меня есть встречное предложение, – Плохиш вытащил из-за отворота сложенный вчетверо листок, и протянул его Кибальчишу. Кибальчиш расправил листок на колене и начал читать, шевеля губами и морща лоб. Затем растерянно посмотрел на Плохиша, начал понемногу наливаться ненавистью, резко встал и двинулся вперед, вытаскивая на ходу из ножен шашку.
– Ах ты гадина…
– Тихо, – ледяным голосом отозвался Плохиш, уперев в лоб Кибальчишу ствол маузера. – Ты же знаешь, почему меня Плохишом назвали. Не потому что я плохо в школе учился. Спрячь зубочистку, сядь на место и поговорим.
Кибальчиш с лязгом вогнал шашку в ножны, вернулся и сел на патронный ящик. Плохиш запрыгнул на бруствер, сел, свесив ноги, и засунул пистолет в кобуру, предусмотрительно оставив ее открытой.
– Что тебе не так?
– Ты же измену предлагаешь!
– Измену кому?
– Ну вот, – Кибальчиш заводил руками вокруг себя, – Вот этому всему! Всему, что есть! Вот это вообще все!
– То есть внятно сформулировать ты не можешь. Ясно. Я тебе напомню, буржуины у нас в селе школу и поликлинику построили. И выдали кредит твоему папе-алкашу на агрокомплекс. Или ты вправду веришь, что он цветущий папоротник в ночь на Ивана-Купалы нашел?
Кибальчиш потупился и шмыгнул носом.
– А дальше было так, – холодно продолжал Плохиш, – отдавать кредит твоему батяне, и таким как он, не хотелось, и они поперли воевать. Брат не мог найти работу, а тридцать рублей в месяц — большии-и-ие деньги! Да еще пострелять можно бесплатно. И вот твоя очередь дохнуть в войне с неведомыми буржуинами. Кстати, главного заграничного буржуина зовут Вячеслав Николаевич, и он, в отличие от тебя, бурята — славянин.
– Я не бурят, я россиянин, – угрюмо отозвался Кибальчиш. – Меня за бочку варенья и ящик печенья не купишь.
– Ты думаешь только о себе, – терпеливо сказал Плохиш. – В предложении сказано – «каждому». Каждому из мальчишей по ящику печенья и бочке варенья. Всем, а не только мне и тебе. Гуманитарный буржуинский фонд «Дети на войне». Мелкий шрифт тоже читай.
Кибальчиш поднял с земли втоптанный измятый листок и начал водить по нему взглядом.
– Я понимаю, – продолжал Плохиш, – что мальчиши так и будут грызть одну консерву на тридцать человек, а мутный дядя с ранением шапки начнет таскать в тыл непонятные мешки. Но это уже не мое дело.
– Обдумать надо, – буркнул Кибальчиш, аккуратно складывая листок и пряча его во внутреннем кармане. – Тут с кондачка не решишь. Опять же денежное содержание утратим, это вычет из варенья. Скажи им — пусть по две бочки. Зря что-ли кровь собрались проливать. Особенно детскую. На смерть идем. И за батю мне отдельно бочку.
– Две так две, – легко согласился Плохиш, выбираясь из окопа. – Я передам. Слушай, один вопрос напоследок.
– Ну?
– Почему ты Кибальчиш? Ну вот я понятно, Плохиш, А что твое имя обозначает? Был бы ты Мальчиш-Тохтамыш, или Мальчиш-Хуйпроссыш — это ясно. А исконно русское «Кибальчиш» — это что?
– Не знаю, – все так же угрюмо отозвался Мальчиш-Кибальчиш. – Мамка так назвала перед тем, как в Таиланд на пип-шоу уехала. Все, иди, пока я не передумал.
– Пока, Кибальчиш. Пыщ-пыщ! Да ладно, не злись, я пошутил.
***
Плохиш шел по полю, покусывая травинку, огибая воронки и обрывки спиралей Бруно. Внезапно за спиной что-то тяжко ебнуло. Плохиш на рефлексе скатился в ближайшую воронку.
– Кажется Мальчиш-Долбоебыш таки разобрал свою мину на артиллерийском складе, – задумчиво сказал сам себе Плохиш, и осторожно выглянул из воронки.
На позициях мальчишей рвануло еще раз, и еще, и пошло рваться дальше по всей линии, укрывая пейзаж дымом. Высоко в небе кувыркалась башня танкетки. Через несколько секунд вокруг воронки посыпался щебень, и Плохиш опять вжался в грунт.
– Молодец, Тохтамыш. Разобрался — как экономить на варенье. А ведь скажут что это я все натворил, – Плохиш вздохнул, выплюнул травинку, взял сигарету, улыбнулся и посмотрел в небо.
– Летят параходы — привет Мальчишу. Плывут пианеры — привет Мальчишу. Идут буржуины — пиздец Мальчишу.
И выпустил сигаретный дым в мирное небо.
