Праздновали месяц работы журнала. Налил своим рабыням ситра на радостях.
Аксинью от ситра развезло, начала на диване прыгать и визжать. Прасковья тоже развеселилась, подкралась и ебнула ей в ухо хлопушкой, оставшейся с прошлого Нового Года. В общем – кэтфайт, слезы, сопли. Чтобы утешить их, достал с антресолей приставку «Сега».
Рабыни мои луганские, Аксинья и Прасковья, по очереди крутят педали домашнего электрогенератора – пока одна крутит, вторая играется в «Сегу», запитанную от этого генератора. Причем, пока одна играет, вторая увлеченно комментирует . «Куда ты, дура тупорылая, самонаводяшку схватила, ну ты пизда тупая, надо было магнитную цепь брать на босса! Все, пиздец теперь тебе, лезь педали крутить». Потом меняются местами. Это они в древнюю «Контру» играют. Там где из персонажей мужик, тетка и песиглавец.
Я, подключившись к бесплатному вайфаю соседа-олигарха, просматриваю новости. Идиллия.
И тут звонок в дверь. Я вечерних незваных гостей не люблю, потому что это, или зимой взрослые алкаши с пшеном колядовать, в обмен на водку, или летом – «Киевэнерго», счетчик проверять. И те, и другие мне нахуй не нужны. Но звонят настойчиво, делать нечего, пошел открывать.
Стоят два шуцмана из Нацгвардии, в бэндэровских кепках, в кожаных плащах с серебряными трезубцами в петлицах. И с ними какая-то тетка. Довольно упитанная тетка, должен сказать, но какая-то бледная и нездоровая на вид.
– Шо нада? – спрашиваю.
– Вы «… … …ич?»
– Не, говорю, не я. – И закрываю дверь. Один шуцман, который постарше, ставит в проем ногу в хромовом сапоге.
– А шо вы пыздыте, пане, в нас запысано в документах, шо це вы тут мэшкаете.
Тут я рассердился. Нахуя эти энкеведистские заморочки в демократическом государстве? Записано – так переходите к делу, я сам так умею ужас нагонять на обывателей, нашли перед кем кожаными плащами и недосказанностью выебываться.
Мои рабуськи бросили «Сегу» с генератором, прибежали на шум, и любопытно носы через дверную цепочку повысовывали.
– Витаю вас, пане! «Укркрипакнагляд» даруе вам третю рабу! – торжественно говорит мне старший шуцман и протягивает мне планшет для подписи. Младший, почему-то, отводит глаза.
– Нахуй-нахуй, – отвечаю. – Со своими подарками. Нам и самим уже жрать нечего.
– А пахне ж у вас в хати, пане, смачно.
– Домашнего кролика съели, – говорю, меня на такой мелкий понт не возьмешь. – Сказали две рабыни от государства, значит две. Третью себе забирайте. У меня с двумя рабами геноцыд и голодомор, а спартаковское восстание в собственной хате в мне хер не вперлось.
Начинаем вяло гавкаться. Шуцманы мне доказывают, что у них предписание, а я – что у меня гражданские права.
– Та шо вы, дядьку, выйобуетесь, – убеждает меня младший. – Скоро Бессарабский рынок официяльно просто в Рабский переобразують, так продадэте там надлышок своих рабив.
– Я рабовладелец, а не работорговец.
– Та ну тю… Та вам шо, жалко… – и в таком плане диалог без конца, за рыбу деньги.
Тут тетка начинает стонать и закатывать глаза.
– Ты хто, вообще? – спрашиваю у нее.
– Оксана я. – говорит тетка, сползая по стенке.
Наступает такая звенящая тишина, что слышно, как таракан по вентиляции ползет
– Вы чо, – говорю страшным голосом, – пидарасы, вообще осепаратели что ли? Вы кого мне привезли?
– Так вона ж по докумэнтам Аксиния! – блеет младший шуцман и пятится, пытаясь прикрыться планшетом с документами.
Тут уже моя Аксинья с рычанием кидается в комнату и тащит из-под своего лежака заточенную лыжную палку. Есть у нее такая палка, заблудших в подъезде Свидетелей Иеговы гонять, пока меня дома нет. И видно, что шутки кончились.
Шуцманы тоже пересрали, лязгнули затворами автоматов, и ломятся, суки, к лифту, пытаясь друг другу на директрису огня не вылазить. Прасковья тенью проходит вдоль стены, с чем-то в зубах, Аксинья явно выцеливает своим копьем щель в бронежилете у младшего шуцмана.
– Стаять, – говорю, – блять! Никуда вы не денетесь с подводной лодки. У меня между четвертым и пятым в лифтовой шахте «монка» стоит, отключается дистанционно, с мобилки. Вы меня за кого, блять, держите, хлопцы? За пенсионера с Донбасса?
Шуцманы опускают стволы, и неуверенно говорят, что они тут не при делах, им в Укррабконтроле выдали предписание, а их дело казенное, только доставить и вручить под расписку.
И тут тетка, которая была с ними, окончательно валится на пол. Под ней образуется лужа, джинсы в шагу мокрые. Аксинья опускает свое лыжное копье, Прасковья убирает от горла младшего шуцмана заточенную ложку. Столпились все вокруг тетки.
– Она что, от страха обоссалась? – спрашиваю.
Опытная Прасковья покрутилась вокруг тетки, и говорит: «Да у нее воды отошли. Она сейчас рожать будет. Надо штаны с нее снять, а то в штанах несподручно будет».
– Вы пизды от правасеков давно получали? – спрашиваю у шуцманов.
– Учора. – честно отвечают. – Так шо будем робыть, пане? Пишить видмову, але куды ж мы йии в такому выди попремо? Сниг жеж на двори.
– Зажигалки есть? – оба кивают. – Тогда воду грейте. Аксинья, волоки тазик.
***
В общем, весь вечер насмарку.
Прасковья пуповину своей ложкой-заточкой перерезала, в плаценте лыжной палкой поковырялась – все ли нормально вышло? Аксинья тут же малого уцепила, обтерла махровым полотенцем и поволокла его играться в “дочки-матери”. Шуцманы угрюмо курят в коридоре, с кем-то гугукают по рации.
– Ну чо, – говорю, – юберменши хуевы, бандэросы доморощенные, шо будем делать? По накладной рабыня рыжая одна, а тут два получается. Второго себе заберете, или как?
Аксинья из комнаты высовывается с ребенком на руках: «Батюшка, а давай-ко себе его оставим он такой халосенький!»
Роженица Оксана третий раз в обморок – хуяк!
Я говорю Аксинье: «Блять, мы уже кролика себе оставили. Отдай дите матери немедленно, и марш в свою ванную, шоб я тебя до завтрака не видел». Аксинья надулась, сдала немовля и пошла, демонстративно виляя жопой, к Прасковье в кладовку с морквой.
Вызвали БТР «скорой помощи», потом приехали правосеки и недолюстрированные менты. Стали разбираться. Выяснили, что тетка из Ялты, только не той, которая в Крыму, а которая в Першотравневом районе Донецкой области. Пыталась подделать паспорт на ту Ялту, чтобы сойти за беженку, но букву «Я» не в ту сторону написала, получилась «Rлта», да еще и «Крім», и попалилась с документами на раздаче гуманитарной гречки. В рабыни пошла, потому что работы нет, а ебарь прячется в ДНР. Так хоть ребенка на органы продать можно, или богатым педофилам из Евросоюза, и гречки себе купить…
В общем, отвезли ее в седьмой роддом, который возле иняза на Красноармейской. Из рабов ее, конечно, выпиздили, так что надо будет ей хавки подвезти. Как свободному человеку.