В эти светлые дни, когда все прогрессивное человечество, входящее в секту «Свидетелей 24 апреля», отмечает Воскресение святого Джона Сноу, мне хотелось бы провести несколько параллелей между вымыслом и реальностью. Ну а те, кто не в курсе «Игры Престолов», могут потратить время над разгадыванием ребусов.
Многие поклонники Джорджа Р.Р. Мартина восхищаются им потому, что он, якобы, передал сумрачный мир Средневековья в масштабе один-один, без благородных рыцарей, принцесс, тоскующих в башнях и злокозненных драконов (упс! драконы таки есть.) Один сплошной реализм.
Однако клянусь святыми братьями Люмьер, реализма там не больше, чем в златовласых принцессах. Мартин не историк, а писатель и сценарист, и историческая правда его интересует намного меньше бокс-офиса фильма. Поэтому его произведение является, по сути, рекламным трейлером Средневековья – набраны самые впечатляющие кадры и эпизоды, обработаны и согнаны в трехминутный промо-ролик, от которого потенциальные зрители пускают слюни. А после просмотра полной версии они выходят из зала с чувством растерянности, непонятки и наебанности – оказывается, все самое интересное они уже видели в трейлере.
***
Настоящее Средневековье было очень медленным во времени и растянутым в пространстве. Если вы читаете в книге: «Весь четырнадцатый век Европу сотрясали крестьянские восстания» – то это надо понимать как «Весь двадцатый век Мир сотрясали войны». Конечно, где-то они сотрясали больше, где-то меньше, но в целом сотрясали они, преимущественно, впечатлением, произведенным впоследствии на летописцев. Мир, в целом, сотрясается довольно слабо, как слоновья жопа от пневматической пульки.
Например, самая кровопролитная Вторая мировая унесла аж 2% популяции хомо сапиенсов, что в принципе невыразительно смотрится даже на фоне естественной убыли населения. Конечно, беларусы, поляки, евреи и мои соотечественные панбраты не согласятся со мной насчет «невыразительно» – но это потому, что именно они оказались в центре убийственного Мальстрема.
А вот остальные двуногие узнали про неабышо гораздо позже и вспоминали примерно так: «О-о-о! Помню-помню… Этот ужас начался в том году, когда «Коринтианс» в третий раз подряд выиграли Лигу Паулиста, а корова тетушки Сапо родила двухголового теленка. Проклятый Гитлер, сколько горя он принес!»
В Средневековье это выглядело еще круче. Пока Вилларибо сотрясали легендарные битвы, в соседнем Виллабаджо мирно топтались по винограду, не подозревая, что являются участниками исторических событий. А пацану, прибежавшему с криком: «Папа, папа, там железные люди дерутся!», отвешивали подзатыльник за безделье, и отправляли пасти гусей. Иш ты, железные люди ему привиделись!
Причиной этого являлось не только отсутствие телевизора и интернета, но и то, что производительные слои населения (селяне) были отделены от распределяющих (воины), и страдали исключительно случайно, как щепки, которые летят, когда лес рубят. Никому в ум бы не пришло осознанно уничтожать своих будущих пейзан. Зачем тогда воевать? Закрасить клетку на карте? Извините, а рассчитываться с армией, ваше баронство, вы планируете имперской гордостью? Или будете собирать налог с обугленных пожарищ?
Поэтому лютые зверства в Вилларибо не ужасали поселян из Виллабаджо. Не повезло соседям, оказались на пути войны. А нам похуй кому платить – Фрон де Бефу, или Беф де Фрону. У нас открытая бухгалтерия и прозрачное налогообложение, мы полностью заплатили налоги, частично умерли от голода, и спим спокойно.
Расхожий исторический мем «грабить крестьян» аналогичен гопнической поговорке «ебать вола», то есть делать что-то нудное, бессмысленное, и не приносящее удовольствие, насилуя того, кто даже не сопротивляется, потому что ему тоже похуй на это. Средневековые крестьяне выработали иммунитет от грабежа до такой степени, что держали дома вещи, нужные исключительно им, и больше никому другому. Пожалуй, единственными штатными металлическими покупными вещами в хозяйстве были нож, длиной в пядь, и топор размером с ладонь, с проушиной, продев в которую веревку, инструмент носили на шее, чтобы соседи не спиздили.
Все остальное делалось своими руками, из дерева, говна и свиста, часто на один раз. Так что пограбить крестьян можно было и в соседней роще – там точно такие же палки и глина, и точно такой же доход с ограбления.
Отнимать еду? О, это уже интереснее и ближе к Мартину.
***
В «Игре Престолов» изображается не нормальное сонное Средневековье, а острый момент флуктуации, эксцесса, когда династический вопрос делает несущественными краткосрочные экономические интересы – типа «с каких достатков крестьяне заплатят оброк на следующий год». Невменяемый Эддард Старк, попавший в практичное Средневековье прямиком с палубы «Секрета», идущего в Море Грез под алыми парусами, запускает не войну за выгоду, а догфайт за выживание. Деньги на непредсказуемое «сегодня» берутся уже не из плановых крестьянских поборов, а в Железном банке Браавоса, под дикий кредит, с расчетом выплатить лет через триста – и зачем тогда нужны эти крестьяне?
С появлением идеологических войн, типа за Веру и Династию, экономические выгоду для себя постепенно вытеснил экономический вред для противника – когда противники вовсе и не собирались в краткосрочной перспективе извлекать выгоду из захваченных территорий. Ну, например, гуситские войны, или Тридцатилетняя война. Именно тогда крестьяне (ну или любой другой базовый производительный класс), становились уже не щепками, случайно летящими из-под топора, а самим деревом, которое требовалось подрубить, чтобы не досталось противнику.
И, для верности и по необходимости – отнять еду. Включая посевной фонд. Все равно им не жить.
Крестьяне нутром чувствуют такие вещи, поэтому они традиционно консервативны, отсюда берется их вандейство и тяга к колхозному саботажу. Они различают отъем лишней еды новым хозяином, и абсолютный отъем еды рейдерами, когда даже минимальный посевной фонд оставлять вилланам не планируется.
Опыту этому – тысячи лет, он входит в негласное понимание мира человеками. Даже Мартин это понимает – почитайте его же приквел про Дункана Высокого. Бароны, вместо того, чтобы вытаптывать друг другу посевы, сражаются за Клетчатый Ручей преимущественно постановлениями судов и королевскими грамотами. И только когда к консенсусу прийти не удалось, начинают разбираться лично, вытолкав взашей всех лапотников с поля боя. Чтобы не повредить будущее имущество. Это война, сори за оксюморон, мирного времени.
Но когда королевские грамоты утратили силу, а возрождать приобретенное планируется, максимум, при внуках – крестьяне бегут с таких мест хоть в партизаны, хоть к Белым Ходокам.
Какая разница – где умереть? – а так походишь по земле, и, будет на то воля Семерых, еще отомстить удастся.
***
Дикое и малограмотное донбасское население никогда не примеряло мировой опыт к себе лично. Где-то далеко была приднестровская Виллариба, где-то осетинская Пеннитри, и все что горело и подыхало дальше, чем за конечной остановкой маршрутки – «Это было в тот год, когда корова родила двуглавого теленка». Медленный, как в Средневековье, ход событий на постсоветском пространстве, личная провинциальность и равнодушие, убедили их, что «плохо» – это когда вывески на украинском, и уж хуже быть не может.
Трезвым инстинктом на опасность, присущим истинным «рожденным в травах» селянам, донецкие люмпены и потомки завезенных люмпенов, также не обладали – иначе бы с визгом съебались из обреченной локации уже после первого разбитого «ополченцами» банкомата, первого вывезенного завода и первого срезанного провода. Все эти знаки апокалипсиса они благополучно проебали.
Если бы они были нужны новому барону как население и продуцент – у каждого банкомата дежурила бы конная стража, а за разбитую витрину дружинники пороли бы на площади, невзирая на звание и статус ополченца. Однако в данном историческом эксцессе никто им зерна на посевы оставлять не собирался, потому что эта война не за их засранную деревню, а за Веру и Династию. А они – даже не щепки, а именно то дерево, которое надо свалить, чтобы оно соседу не досталось, да еще легло поперек.
Блять, они еще флагами размахивали: «Чума, приди, очисти наши земли!» От кого, э?
Ну, вот так, тысячелетний опыт человечества начал накапливаться с нуля в отдельно взятой деревне дураков, и, возможно, сам Джордж Мартин приедет посмотреть на этот уникальный процесс, чтобы использовать в своей новой саге «Игры дебилов».
Если, конечно, не утонет до того в бассейне с шампанским и моделями.
