Стон загадочной российской души и собачий вой на луну имеют одну и ту же природу. Причем, я сейчас не хочу обидеть ни пса, ни москаля. Собака воет потому, что будучи довольно высокоорганизованным существом (в отличие от, допустим, рака), воспринимает мир в виде синтеза разнородных ощущений и впечатлений, слабо поддающихся логическому анализу собачьим мозгом. И когда собака пороется в воспоминаниях, то достает из эйдетической памяти ошпаренный кипятком бок во всей полноте ощущений (это пояснение для тех, кто боится слова «эйдетика»), и издает свое «Ы-ы-ы… Уау-ау!..» Бо по-другому Сирко сказать не може.
Кацап воет примерно по той же причине – эйдетический отпечаток яркий, а вербализовать его нет или инструмента, или навыка пользования инструментом.
И не надо мне про «великий и могучий», как инструмент мышления и средство коммуникации, приводя в пример классиков Толстого с Достоевским. К началу большевистской революции неграмотность составляла 80% населения «России, которую» мы потеряли, так что до Толстого добирались только толстые читатели, а уровень общей коммуникации прекрасно иллюстрируют плакаты РОСТА – между прочим, созданные далеко не самыми бесталанными криэйторами, один Маяковский чего стоил. «Буржуй? Саси хуй!» – вот примерная пропускная способность общенародного коммуникационного канала эпохи ликбеза.
Потом страна превратилась в «самую читающую», однако классики к тому времени утратили актуальность, и выпускники с облегчением стирали с извилин останки раздавленной паровозом Анны Карениной сразу по получению аттестата. Дальше правильные люди читали правильную литературу, а неправильные – собирали макулатуру на иностранную. Именно отходом от классики объясняется то, что в сумасшедших домах практически исчезли Наполеоны, а их место в палате №6 заняли контактеры с НЛО и реинкарнации Курта Кобейна.
Вербализация же плохо осознанного неудовольствия окружающим миром – или своим местом в этом мире – в СССР не поощрялась. Почему – пояснять не буду, бо я не сиркам лекцию пишу.
***
Прекрасным примером является так называемая «русская ностальгия», как частный случай «русской тоски» в целом.
Даже первая волна эмиграции из России, состоящая из образованных людей, не всегда могла выразить свои эйдетические травмы упорядоченным слогом. Генерал-таксисты пили горькую и выли на луну в парижских кафешантанах «Дорогой длинною, дорогой лунною», закусывая гитару и тоску моченым яблоком. Их не устраивало финансовое положение и место в обществе, но поскольку дворянская спесь не давала возможности признаться в этом даже самому себе, вместо осознания источника проблем получалось только «Ы-ы-ы…» Страдальцем признать себя намного проще, чем лузером. Душа болит – но сладко.
Следующие волны страдальцев зарубежья смотрели по телевизорам матчи с Харламовым и обсуждали превосходство селедки с Привоза над брайтонской. Именно тогда был открыт удивительный метод борьбы с ностальгией: оказалось, что изучение местного языка и интеграция в социальную жизнь аборигенов полностью ликвидируют «русскую тоску», а дети – так вообще ей не болеют.
Причиной этих душевных расстройств как раз является собачье неумение перекодировать внутренний невнятный голос, ведь если вербализовать проблему – то такое изложение само собой превращается в план действий. «Я хуево живу, потому что не могу найти работу, потому что плохо знаю язык, потому что никуда не высовываюсь из своего аквариума». Вот и готов рецепт: начинай решать проблемы с конца – и болезнь пройдет.
Альтернативный же путь состоит в собирание в стаи с теми, кто понимает собачий язык без дополнительной расшифровки – это помогает провести душевную анестезию, но лечит аж никак.
Кадеты мне приводили в пример сантехника, который одним словом, на зависть Ходору, мог назвать более пятидесяти видов инструментов и оборудования. Безусловно, такой сантехник может существовать, как редкий эндемик, в окружении себе подобных. Але вне естественного ареала обитания ему нужна оранжерея со строго выдержанной температурой и влажностью, ибо зачахнет. После работы он сидит в окружении коллег и общается с ними: «Ы-ы-ы!..» – а они ему: «Ы-ы-ы!.. Эх!» – и как небритые усталые дельфины, они прекрасно понимают друг друга. «Жизнь не сложилась, на разворот карьеры и персональный апгрейд нет ни времени, ни желания, ебись оно все конем, Вася. Наливай.»
Потому что если это сказать вслух, то придется пережить горький катарсис, а дальше действовать согласно озвученному плану – или смириться с собственной беспомощностью. Что людей, в отличие от сирков, часто приводит к фрустрации и комплексам неполноценности. Так что лучше выть по-собачьи, не вдаваясь глубоко в причины стона, исторгаемого из груди, и списывая все на «русское, загадочное и непонятное».
Казалось бы, водка, выпиваемая сантехниками-ходорами должна снять вербальную блокировку – но, вот досада, прежде этого она снимает саму «русскую тоску», и говорить становится не о чем, кроме «ты меня уважаешь?» А когда после третьей «русская тоска» возвращается, то артикуляционный аппарат оказывается непригоден к вербализации уже четко осознаваемых проблем, и все возвращается на круги своя – все то же проклятое собачье «ы-ы-ы…». Сначала было – не понимаешь, но хочешь сказать, а потом – все понимаешь, но сказать не можешь. Замкнутый круг.
Отягощает весь этот пердикулез с «российской тоской»(тм), кроме неумения вербализовать свои переживания, еще и принципиальный ритуальный запрет на определенные выражения. Например, кацап никогда не признает свою вину, и не извиняется – это вредит все той же чувствительной душе. Он заменяет табуированные слова на эрзац «ты чо, братуха, обиделся?» – причем это надо трактовать, по мнению кацапа, как искренние извинения и сокрушение сердца.
Например, въебал он твою тачку, мирно стоящую на платной парковке, в корму. Сначала следует «Ы-ы-ы» – в расчете на то, что для разруливания инцидента и обозначения вины достаточно собачьих жалобных интонаций, затем последует насильно выдавленное из себя штатное «ты чо, братуха, обиделся?» А уже потом, в предчувствии штрафа и компенсации, «русская тоска» уходит, и начинается вполне членораздельный разговор, крутящийся вокруг «нахуя ты тут стоял, я же тут ехал» – и это финальная стадия дискуссии.
От такой «русской тоски» любой психоаналитик затоскует.
***
Конечно, такая важная вещь как борьба с «русской тоской» не могла остаться вне государственных забот. Особенно такого государства, которое хочет построить свой собственный ангсоц с матрешками и лаптой – хотя это дело гиблое, и я уже писал почему: реальная российская житуха настолько фальшива и декоративна, что полноценно перевести на новояз все каналы коммуникации, включая неформальные, просто нереально. Все равно под определением «Большой Брат» кацапы будут понимать «хуй», а под «Министерством любви» – что-то к Большому Брату комплементарное. И фиг ты их заставишь говорить имперски правильно – в крайнем случае будут косить под понаехавших чурок, не владеющим лицензионным языком, как многие уже наловчились делать в административных и уголовных судах.
Однако хотя бы из магистральных, официальных коммуникационных линий тоску непонятного генеза надо гнать, кодируя собачье «Ы-ы-ы» на правильный лад. Подобрав соответствующую таблицу кодов, можно понять, что «проскакали Крым» – это значит: «Совершили агрессию, воспользовавшись вашими внутренними проблемами», а «фашисты-бендеровцы» – обозначает «Сами объяснить не можем – зачем и с какой целью».
Попытки государства превратить невысказанные страдания населения во что-то полезное (если не в электричество, то, хотя бы в патриотизм) продолжаются. Однако они не являются темой этой лекции, о них будет авторпати.
А пока поймите – если и есть что-то в «русской душе» странное и необъяснимое – то только для носителя этой самой души. Для психиатров всего мира никакой загадки в ней нет. Ограниченный словарный запас, неумение озвучить проблему и страх заглянуть в себя.
Хотя, будь я кацапом, боронь Панбоже – я тоже бы боялся в себя заглядывать.
