Алинка сидела на высоком барном стуле, свесив крепкую молодежную попу в символических стрингах по ту сторону стула, и тянула что–то разноцветное через соломинку. Вокруг нее сгрудилось трое молодых да чернявых, в мокрых шортах до колен. Четвертый, подмигивая друзьям, пытался снять из-за спины Алины расчудесную попу на мобильный телефон.
Егоров рассердился и двинулся к барной стойке. «Дети наше наказанье, дали им образованье», — подумал рассерженный Егоров: «… Без них, понимаешь, ужасно скушно… а с ними хуй ты отдохнешь нормально».
— Курлы-мурлы? — спросил полиглот Егоров у парней, подходя к бару. — И хули мы тут топчемся, ай? Балканские войны забыли? Так я щас напомню.
Ребята напряглись, переглянулись, переместились и собрались вокруг Егорова, распределяя места. Егоров улыбнулся. Такое он любил всей своей черной душой.
— Что такой? — спросил один из парней, судя по цветной татуировке, вожак стаи. — Твоя «наташа»? — остальные заржали.
— Что такое, дядь Петя, — обижено отозвалась эхом Алинка. — Это же безалкогольный!
— Не «что такой», а «что такое», абдулла, — ответил цветному Егоров, начисто игнорируя Алину. — И не «что такое», а «все, мы поняли, уже убегаем нахуй». Чо вы вокруг моей дочки крутитесь? Гюзель, понимаешь, курлы-мурлы? Шестнадцать лет. Тебе еще раз щит к вратам Константинополя прибить, по ебальнику?
— О, дощька! Хай, — цветной вожак издевательски протянул руку
— В жопу себе запхай, — сказал непримиримый Егоров, и переступил ногами по деревянному помосту. Двое были мертвыми, примерно, с дошкольного возраста, такие только ойкают и закрывают глаза, когда их пиздят, третий был и так, и сяк, а четвертый был дурак — татуированный, единственный самец в стае пляжных пидарасов, точно и бездарно встал под залп торпедного аппарата.
Бармен поспешно подошел к точке зреющего конфликта, что–то сказал по-турецки парням, поминая Керима и Гуссейна. Парни погрустнели, и отошли от стойки.
— Дядь Петь, ну какого… в смысле — зачем? — обиженно проныла Алинка, провожая взглядом парней. — Нормальные же ребята, у них скутер есть…
— А ну-ка, дай сюда свой безалкогольный, — Егоров отобрал стакан и потянул из трубочки. — Ну, да, лед безалкогольный. Ей, повар! Еще раз ей нальешь бухло… Алинка, помнишь, о чем мы договаривались, когда ехали?
— Дядь Петь…
— Я тебе не «дядь»! Сама вчера орала, что: «Ты мне не отец!», и что приказывать я тебе не могу, только деньги давать должен. Чего это вдруг я тебе «дядей» стал? — Егоров вздохнул. — Алинка, еще полтора года, и делай что хочешь. А пока слушайся папу-маму. Ты что, скутер не видела? Так ты же утопишься на нем.
Алинка угрюмо смотрела мимо Егорова.
— Не утоплюсь.
— Я бы поспорил на деньги, но когда ты утопишься — с кого мне спрашивать? Слушай, покатаю я тебя на скутере. Не надо чудить. Все, идем на базу.
И пошли они к своим шезлонгам по пляжу, вытаскивая из песка ноги, — Егоров, передвигая свои расплющенные снегоходы, и рыжая кудрявая Алинка, точеные загорелые ступняшечки со светлыми полосками от шлепанцев, зарываясь ими в песок чуть ли не по щиколотки.
«Как дальше быть»? — сумрачно размышлял Егоров. Малолетняя и заслуженная проститутка, для которой трахнуться — как чихнуть. Тем более, если не поджопниками на работу выгоняют, а просто хорошие ребята, у которых есть скутер…
Педагог Макаренко в данном случае говорил, что дело дохлое. Если только повезет. Егорову не везло. Воспитатель был из Егорова, как из говна пуля. Внезапно оказавшись в роли отца почти взрослого, распутного и легкомысленного создания, Егоров осознавал свое педагогическое бессилие. Дети — они же как вес в качалке, к ним надо постепенно привыкать. Начинать тренироваться, пока они еще в пеленки ссутся, а к шестнадцати с половиной годам уже выходишь на профессиональный уровень.
«Вон, как крутит жопой», — мрачно думал Егоров, шагая за Алинкой: «Зачем так жопой крутить? Она что, без этого ходить не может? Просто ноги переставляй, и двигайся в нужном направлении…» — Егорова душила банальная родительская ревность, когда весь мир только и замышляет — как бы трахнуть твою личную собственность.
А что делать? Не ходить же за ней с шотганом. Егорову-Егорову звать надо.
Увы, Егорова-Егорова обладала чудесной властью над дурным дитем только в пределах своей прямой видимости.
Егоров с Алинкой, обошли чужие шезлонги, выходя к своему.
И Егоров остолбенел. Те же четверо парней сидели на песке вокруг Егоровой-Егоровой, и что-то рассказывали ей по очереди, размахивая руками. Егорова-Егорова внимательно читала электронную книжку, делая вид, что ничего не слышит. Парни старались, как могли, потом один из них присел на топчан, рядом с попкой Егоровой-Егоровой, и положил ей на задницу руку. Егорова-Егорова задумчиво закрыла е-бук и положила его на лежак
— Ну не еб ли твою мать? — спросил ошеломленный Егоров, — Извини, Алинка, вырвалось. Они ее что, тоже скутером соблазняют? А ну, идем…
— Щто, апять дощька? — удивленно спросил у Егорова вожак стаи, снимая руку с ягодиц Егоровской жены.
Егоров зарычал и двинулся вперед, как товарный состав под горку.
Егорова-Егорова внезапно пришла в движение, приподнялась на лежаке, выбросила ноги на песок, ловко ухватила руку парня, передавила кусачками пальцев за запястьем, беря на болевой прием, и уткнула лицом в песок.
Парень взвыл.
— Я мамащька, — сказала Егорова–Егорова, — Дощька моя вон стоит, мудила. Егоров, ты тех двоих бери, Алинка, смотри, чтобы тот, который в розовых кроксах не убежал, пока я этого покалечу. Или просто в сторонке постой, чтобы он тебе сдуру синяков не наставил. Я его потом подберу.
— Ни нада, — сказал цветной из-под песка. — Керима знаем. Гуссейна уважаем. Пусти, пожалуйста. Все, мы уходим уже
— Я как чувствовал, — сказал злобный Егоров жене и сплюнул на песок. — Надо было в Коблево ехать отдыхать. У Васьки там тетка с дачей… — и оскеся.
***
Поссорился Егоров с Васей еще в июне. На ровном месте, как и принято ссориться старым друзьям. Это малознакомые люди ищут повод для ссоры, а своим для этого повод не нужен.
— Ты зачем ей тазер подарил? Ну зачем двухлетнему ребенку тазер? — спросил Вася, распивая с Егоровым пиво на детской площадке. — У тебя мозги есть, извини за вопрос? Что она будет делать с тазером? Ты представляешь, вообще, как на тебя гости смотрели, когда ты его из коробки достал? А лицо Бьют ты видел? Хорошо, а гуппи ей зачем? Она даже не понимает что это такое и почему они плавают. Она их руками ловила и в рот тянула, пока мы банку в речку не вылили.
— Вася, связь по телефону была плохая. Я уже потом понял, что надо было тазик. С рыбками на магнитах и удочкой. Чтобы моторику пальцев развивать. Серьезно, я и сам сначала удивился — зачем ей тазер с рыбками? Ну, думал, тебе виднее, как отцу, раз просишь. Так получилось. Слушай, тазер все равно пригодится…
— Когда ей твой тазер пригодится, Егоров, они в музеях будут висеть. Уже лазеры и шмазеры будут. Это как если бы я тебе подарил бобинный магнитофон…
— Бобинник, знаешь ли, хорошая вещь, — авторитетно сказал Егоров, — «Юпитер», например. Это винтаж. Только пленок нет. Сейчас не достанешь.
Белобрысая Лизавета Бьютиковна, в желтых колготах, оттянутых сзади папмперсом, сосредоточенно лезла на слона-горку спереди по желобу, игнорируя ступеньки, демонстрируя то ли мамино упрямство, то ли папину бестолковость. Отчества у нее, как такового, не было. А записана она была в документах Васильевной, а не Александровной, по матери, явно по недоразумению. Бьют, как и предполагалось, рычала при малейшей попытке распространить на дочку любое право владения, кроме своего собственного.
Потом Лизавете Бьютиковне надоело соскальзывать вниз по желобу, и она побежала в неопределенном направлении, с радостью тоддлера, недавно научившегося быстро бегать и не падать. Вася пару раз безрезультатно крикнул «Лиза!… Лиза!…», потом рявкнул: «А по жопе?» Умненькая Елизавета прикрыла на бегу попу руками и побежала еще быстрее. Вася покачал головой, помянул женское воспитание, отставил пиво, и пошел догонять.
И тут прибежал черный пес раздора.
Прибежал из-за гаражей, где жил, подкармливаемый сторожами гаражного кооператива и местными бабульками, обходя свои владения, в том числе, и детские песочники, в которых он срал и ссал от рождения, справедливо полагая их, по своему собачьему разумению, собственным владением. Небрежно тяпнул бегущую Бьютиковну за бедро, опрокинул, протащил ее за собой два метра — чтобы запомнила, мелкая-двуногая, и больше не ходила здесь, по чужим местам — да и бросил. Потом остановился посмотреть — не мало ли? Все поняла? Может, добавить?
Вася захлебнулся адреналином, срываясь с места. Время стало конкретным, порубленным на куски, каждый из которых был кадром диафильма, с картинкой и подписью. Лизавета, сидящая на памперсе, с подписью: «Недоумение». Егоров, лезущий рукой себе за спину, с подписью: «Озверение». Черный пес, остановившийся, с надписью «… ?» И сам Вася, зацепившийся за оградку и полетевший носом в песок — без подписи.
Затем над Васей что-то бахнуло, псина взвыла, потом бахнуло еще раз, и Вася, поднимаясь, и стряхивая песок с лица, увидел, как черный пес крутится на траве, колотя по ней передними лапами.
Вася поднялся, побежал, спотыкаясь, к дочке, и поднял ее на руки. Сиятельная Лизавет вцепилась ему в шею, подумала немножко, посмотрела на бывшую собаку, и заорала, дрыгая ногами и подпрыгивая у Васи на руках. Она хотела, чтобы ее отпустили и позволили бежать куда попало дальше.
Егоров развернулся всем телом, выискивая свидетелей, и увидел остолбеневших бабушек на скамейке под подъездом. Он спрятал пистолет и решительно двинулся к ним.
— Это вы здесь бродячую сволочь подкармливаете? — строго спросил Егоров. — Чуть ребенок не пострадал. Вы чо, блядь, ягушки, тарелкой гречки грехи молодости замаливаете? — Егоров пинком перевернул жестяную собачью миску.
— Вообще уже совесть потеряли, гицели, — с ненавистью сказала одна из бабок, похожая на престарелого артиста Георгия Милляра. — Уже ночи вам не хватает, чтобы собачек мучить. Днем приезжаете. Дети же смотрят. Убили Сажика на глазах у ребенка. Сажик с ним поиграться хотел, а ребенок теперь из-за вас заикой, наверное, станет. Давайте номер вашего отдела, я туда позвоню, и жалобу напишу. Людоеды. Кирилловна, у тебя бумажка есть, телефон записать?
Егоров онемел от несправедливости. Ему хотелось пристрелить тупую бабку, но он сломал себя, хрустнув душой, промолчал, и зашагал к соседнему подъезду, куда уже заходил Вася с дочкой на руках.
— Егоров, — сказал Вася в полумраке подъезда. — Тебе реально лечить голову надо. Тазеры, перестрелки… Мы закончили с этим, я и Бьют. У нас — все, точка. Мы — мирные люди. Я порно снимаю, Бьют от налогов уклоняется. Это наш потолок. Извини, мне некогда. Мне домой надо за ключами от машины бежать, и в больницу малую везти. Может, укол делать придется. Мне сейчас Бьют хиросиму устроит. Что я ей скажу? Что ты пальбу уже у нас под окном заводишь? Ты это… отдохни пока от нас, ладно?
Вася смотрел мрачно и отстраненно, прижимая дочку к себе.
Егорова второй раз накрыла горькая волна несправедливости, на этот раз не от полоумной бабки, а от друга, и от этого в тысячу раз более злая и жгучая.
— Скажи ей правду, — ответил, сатанея, Егоров, — Что я собаку пристрелил. Которая ее дочку укусила. Пока ты в песке лежал, по привычке. Так и скажи ей, Вася. Ничего не выдумывай.
Вася окаменел. Бьют — собаки и бокскаттеры. Это запрещено. Навсегда. Никогда не примирится Бьют с собаками и бокскаттерами. Пока небо не развеется над землей, и не погаснет звезда по имени Солнце. Это было сильно и больно ниже пояса.
— Так и скажи ей, Вася, — повторил Егоров, захлебываясь несправедливостью.
— Ты своих детей сначала заведи, тогда учить будешь, — так же, совершенно нелепо, и не к месту сказал Вася. — Когда поймешь что это такое, свои дети, тогда и начинай пиздеть.
Дверь лифта поползла, отрезая бывших приятелей друг от друга.
Егорову, вообще-то, хотелось сказать совсем другое, что он для того и приехал, чтобы пожаловаться Васе, рассказать, что у Таньки никогда не будет детей, и не потому что Егоров виноват, а потому что… а, в общем, неважно. И что рыжая зараза уже на шее сидит и ногами болтает, и что Таньку от нее отогнать нельзя, и что…
В общем, да, неважно.
Попили пива, блядь.
***
Вот так и поссорились Василий Иваныч с Петром Егорычем.
Пане Прохвессоре,
Якщо буде продовження –
дуже не хочеться, щоб “избытачная жыстокасть” залишилася без покарання.
Точно что “бандитская сага”… Явное наследие “лихих 90-х”, откуда мы все родом, по большому счёту…
Спасибо!
И про престарелых кормителей 4ногих паразитов – изумительно.
Крыс и тараканов ещё додумались подкармливать… а они тоже бедненькие.
+
Дякую
Лук,
чем дальше – тем лучше.
Правда, звонил Алешковский, просил передать, что ироническая проза без мата – как суп без соли.
+++++
И рисунки классные (и этот и тот, что был раньше)
Проф, а можно пару вопросов?
1. А существует предыстория этой истории:::))))? Как мне кажется, вся история про Васю была, как-бы, вытянута из какой то бандитской саги (я имею ввиду, что, наверное есть части этого произведения о ранних похождениях Васи, Егорова и других бандюков).
2. А существуют ли в свободном доступе другие Ваши произведения?
Спасибо, ждал.
Раз. Видно я пропустил,- это что, это все сейчас пишется?