Наши и эти (шортрид)

Меня все чаще спрашивают — не стал ли я очеловечивать нечеловеков после фронта? Как-то исчезли былая лють и злобыщо. Окау, отвечаю.

Человек — это такой компьютер с софтом. Это еще в Библии распедаливали про тело и душу. Софт бывает вредоносным, бывает полезным (как у меня и Илона Маска), а бывает просто тетрис и пасьянс «косынка», как у большинства обывателей, обновляющих свой софт у телевизора.

Кроме того, софт бывает активным (как у меня и Илона Маска), он везде лазит, шароебится в сети, подключается где попало, что-то качает без вашего ведома, берет кредиты, покупает биткойны, продает вашу почку — в общем, со стороны это выглядит жутковато. Меняет на ходу элайменты от эвил хаоса до лавфул паладина, и чтобы понять его мотивы, такой софт надо декомпиллировать до генома. Да и то — из этих кубиков ничего понять нельзя.

Главная его установка — это что-то делать, и не вредить сознательно, а только в результате ошибки.

Типичный образец подобной программы — это Альф из одноименного сериала. Ты никогда не знаешь, вернувшись с работы, стал ты миллионером или у тебя сгорел гараж. Но, по крайней мере, Альф не ставил целью сжечь твой гараж. Он хотел заработать миллион, создав новый парфум, но не знал что ронять банку с нитроглицерином на пол крайне чревато.

Ну вот такой он, инопланетянин. Но он не сидит молча в морозилке, вращая бинокулярами в ожидании спасателей с Мельмака, он чем-то занят. Он хочет принести пользу, но каждый раз то нитроглицерин уронит, то сука порновирус на компьютер с банкингом занесет (привет, Фокс), то на кота наступит.

***

Ненавидить россиян, как тела, нет смысла. Это все равно что ноутбук ненавидеть за то что он завис.

Проблема в том, что софт у человека сменить практически невозможно. Его нельзя полностью снести, только ставить новые версии, типа «Долбоеб 1.0» поменять на «Долбоеб 1.1» Но иногда версия «Долбоеб 2.0» облегчается, частично деинсталлируется, и такой человек уже не пытается нагадить тебе в свое удовольствие. Разве что с пользой для себя.

***

А это серьезный прорыв к полезному софту, если вы подумаете над этим вопросом. Даже в тюрьме это понимают — вор и хулиган это разные масти. Вор он работает над пользой для себя, но сомнительными методами. Баклан — он просто бакланит себе во вред. И за это сидит. И воры его презирают.

И если наш национальный концепт, сформулированный Подервьянским, звучит как «отъебитесь» , то российский девиз это: «допизделись».

Так вот. Россия — страна-баклан. Она даже с пользой для себя не ворует. Она просто хулиганит, и за это ее побивают.

Это не полезный софт, это сплошной вирусняк из оливье, блинов, лопат и балалаек с гагариным. И 86% бессмысленного системного ресурса, который позволяет бакланить острым вирусам, и втыкает в телевизор, чтобы обновить оттуда программу «смотри телевизор 2.0». Просто предоставляя объем своей памяти, для того, чтобы в ней резвились всякие посткоммунисты, реконструкторы и прочие православные вирусы. И в таком виде она себя распространяет на сопредельные территории.

Я очень много общался с местными в Ширике, Марике. У меня такая работа, и такая натура – как только я попадаю в новое место, я начинаю осматривать людей.

У них перезагрузка системы и обновление программ. Они говорят «ебать, шо мы накоили, а вы куда смотрели, хунты, чо вы нам сразу по голове не дали? » И как только я вижу хотя бы какое-то просветление, мне самому становится светлее. Потому что если полностью снести программу «Долбоеб» взрослому человеку малореально, то облегчить ее можно. Пусть хотя бы прекратит бакланить и начнет воровать с пользой.

И тогда окажется, что у нас общая польза, и лучше будет не воровать, а делать и продавать. Иногда ронять нитроглицерин и наступать на кота — но уже осмысленно, пытаясь заработать миллион. Потому что, грабя супермаркеты, заработать миллион нельзя. Можно только проебать супермаркеты, и потом покупать все на стихийном базаре в два раза дороже.

***

Напротив 21 отделения «Новой Почты» в Марике есть парикмахерская. Там висит табличка – «нетрезвых и с грязной головой не стрижем».

Я говорю шо трезвый, но голова у меня такой чистоты, что надо хлоркой посыпать и керосином смыть. Потому что на базе даже техническая вода в дефиците, а в море мыть нельзя, оно замерзло на два километра от берега. Тетка смотрит на мое камуфло, и говорит — ничего, я сейчас помою. И моет. И спрашивает — как вы там?

Я отвечаю — стараемся. Все будет нормально. Вы не бойтесь. Она утыкается головой в кресло и начинает плакать. И говорит — если что, вы позвоните, мы сами приедем, пострижем. Бесплатно. У вас там есть чем воду нагреть? Кастрюля, дрова?

Есть, говорю, но лучше мы к вам. Нам же тоже надо в город. На людей посмотреть, и вообще в кино сходить. Она — вам височки под ноль, или шестерочку? – Шестерочку. – Извините, я подружку позову, не могу стричь, у меня руки трясутся. Она хороший мастер. Та-а-аня!.. Здесь нашего постричь надо.

Нашего. Наконец-то “нашего”, а не “этого”.

И уходит. А я сижу, смотрю на себя в зеркало, у меня небритая шея, на шее догтеги, а на голове чалма из полотенца. И понимаю — ради этого и надо воевать.

Чтобы менять софт. С “этих” на “наших”.