Еще одно фото золота нации. Это Мавроди, он же Макс-Макс.
Из отпуска он приезжает выбритый до блеска, как курортник. Но, как любой одесский грек, за две недели превращается в заросшего бородой Сократа. У него на витрине растет быстрее, чем бамбук, если бы у меня так росло, я бы уже путался ногами в бороде.
Сократ, как известно, был не только философом, но и гоплитом афинской фаланги. Так что и Мавроди не только философ, но и гоплит. Он на дежурстве, поэтому на коленях у него автомат, а на плечах броня. А на броне — снег. Картина маслом — бородатый греческий философ с легкой сединой и калашом рассуждает о творчестве «Юрайя Хип». И «Криденс». И вообще о тенденциях и истории в западной музыке.
Мы курим и смотрим в небо. В небе мерцают звезды, потому что их перекрывают российские дроны, крутящиеся над нами. И параллельно земле летит снег по азовскому шквальному ветру.
На войне бывает откровенно хуево. Причем «хуево» приходит, как правило, из тыла. Ты не можешь бросить все и вернуться домой, чтобы разрулить домашние проблемы. Это как локоть, который не укусить. Тогда хочется нажраться, повеситься или завыть на дроны в ночном небе.
Мы с Мавроди воем на дроны. У нас обоих дома проблемы.
– Уебать бы по ним, – злобно говорю я. – А ну, давай автомат. Или я за своим схожу.
– Нет, – говорит мудрый Сократ с автоматом. – Тут зушку надо, или хотя бы дашку. Та не парься, сейчас шквал будет, и они в море улетят. Китайские поделки, аккумуляторы – говно. Против азовского ветра не потянут.
Мы курим и смотрим на звезды и дроны, которые реально тащит в море, и они в нем гаснут. И мне, почему-то легче. Сократ пьет цикуту моих проблем, а я — пьянящее вино его оптимизма и дружбы.
Я докуриваю и ухожу на Башню, оборачиваюсь, и вижу светлячок смартфона. Это Мавроди объясняет жене, что сроки ротации переместились, и совместный отпуск за границей, возможно не состоится. Но может и состоится. Но может и нет. Жена у него, как и положено быть жене греческого философа, злая, упрямая и непримиримая эриния. И я уже не только свет смартфона вижу, но и звук из него.
Я хочу вернуться, но понимаю, что он сразу же отложит свои проблемы, чтобы заняться моими. Так уж он устроен, древний грек в пикселе и с автоматом, запрокинувший седеющую бороду в снежное небо с дронами. Нестор и Агамемнон. Мне-то есть к кому пожаловаться. А ему — нет. Тихо подвывая на дроны я иду спать.
Он ее любит. И хочет домой. Но ему пока нельзя, он на войне. Он ее любит с войны. Удаленно,
***
-Але! Горький? Узнал?
– Горький тут. Ну шо? Макс, шо, отротировались? Вы уехали с жонкой на моря?
– Та да. В отпуске. Успели!
Жизнь прекрасна. И удивительна. Когда твой друг – философ с автоматом. Сократ со стилосом и сариссой.
— бородатый греческий философ с легкой сединой и калашом рассуждает о творчестве «Юрайя Хип». И «Криденс». И вообще о тенденциях и истории в западной музыке.
Ну а что же еще на войне обсуждать? (Помимо самой войны, конечно) Для отвлечения и разрядки – самое оно. Если электрические сигналы в мозгу все время будут по одним и тем же нейронным путям бегать – цепи поплавятся и кукуху унесет в море так же, как китайские дроны дынырийских опущенцев. Надо переключать время от времени.
С греками нам везет. Не со страной, а с представителями. Другой этнический грек, которого мы знаем, оперировал в одном из наших мобильных госпиталей. Талантливый доктор. Но вне службы водил дружбу с Бахусом (или Вакхом, или Дионисом… Зевс их поймет, короче…), и из-за этого иногда “має зіпсований настрій”, как говорил наш ЗКБ.