Проклятое марта, или Один день в тысячу лет (парт елевен, строго 18+)

Рипли яростно скреблась по коридору воздуховода шипованными налокотниками и наколенниками, снятыми с обугленного Эйпона. Штатским консультантам такой доспех был не положен, и Рипли благодарила себя за то, что раздела труп и не взяла винтовку. В тесноте дюралевой штольни с армейским импульсником ей было бы не пролезть. Офицерские «Пара-шестисотки» уютно лежали в предплечных сегментах. Всегда готовы к услугам.

Сверху, из разорванной коммуникации на Элен полилась канализационная вода, смешанная с питьевой. Затем упали два соленых огурца и презерватив.

Рипли выругалась, перевернулась на спину, уперлась в потолок коридора ногами, извлекла стрелковые пары из ложементов, и отстегнула тяжелые охладители пистолетов, делающих их невидимыми для снайпера в инфракрасном спектре. Некому тут было следить за спектрами, тут пили водку с говном и засовывали кукумбер в гондон, а куда его потом засовывали было даже страшно подумать. Тут надо было с копьем ходить, а не с благородным потомком «Парабеллума». Рипли отбросила дымящиеся инертным газом охладители.

Скользкая, пьяная, голая, обмазанная водкой и холодцом, девочка все дальше и дальше убегала по сплетению служебных коммуникаций. На очередном повороте тактик-блок Рипли потерял сигнал движения. Рипли активировала химиотрекер. Молекулы этила от выдоха малолетки выдали четкую трассу движения ребенка, ведущую в самый низ станции, именуемою на локальной карте как «сортир»

– Бекки, кицюня, йдемо до хати, – панически закричала Рипли в коридор, усилив голос наружным транслятором бронежилета и пытаясь докричаться до девочки. Крик отразился от говнодюралевых стен эхом. – Но то прошу тя, масінька! Не бешкетуй. Ся заспокій, то є горілка, діцько! То для дорослих. М, я маю для тьо чоколятку.

Таким же эхом донеслось откуда-то снизу и левее: «Да я вже дарослая. Йде нахуй, курво».

– «Курво», – сказала Рипли. – Но то. Шось залишилось з людського. То є шанс витягти.

Элен перевернулась на живот, поползла вперед, уродуя шипами обшивку и проклиная прямоугольные повороты воздуховодов русской станции. Пот заливал лицо, и Рипли на секунду остановилась, чтобы поднять прозрачный щиток шлема и вытереть лицо.

В наушнике внезапно прозвучал отчаянный детский визг. Рипли зарычала и ускорилась, извиваясь как червь, продираясь сквозь тесный коридор. На одном из поворотов тонкая решетка вентиляции подломилась под ней, и Рипли по металлической кишке полетела вниз, стараясь притормаживать шипованными налокотниками. Кишка внезапно кончилась, и Рипли грохнулась на пол.

***
– Что-то мне не хочется помирать, – сказала Дитрих, с тоской глядя на капающее с потолка жгучее оливье. – Свадьба и похороны в один день — это как-то перебор. Прямо как в кино Тарантино. Килл-Билл.

– Никому не хочется, но кому-то придется. – угрюмо ответил Хадсон. – Знаете что, валите отсюда. Валите в этот сортир, и разнесите его к ебаной матери. Мы морпехи, или кто? Дрейк, дай смарт. Тебе уже не надо, а я продержусь.

– На, – честно ответил Дрейк, расстегивая замки подвески смартгана. – Только он пустой. Ты его разверни, и другой стороной, прикладом по голове бей. Он тяжелый, нормально получится.

– Сгружайте оставшийся боеприпас на стол, – решительно сказала капрал Дитрих.- Две трети нам, треть Хадсону, и уходим в «сортир». Выжигаем там все к черту и прорываемся наверх, к моей манюне. Простите, к Бишопу. Кстати, где этот охотник за привидениями Хикс? И где ебаная свинья.

– Он не «ебаная свинья», – отозвался с койки Вержбовски, – а тактический десантный панцершвайн мистер Бибс. И потом, он кабан. Ебаная свинья — это Картер Берк, который незаметно исчез, прихватив аварийный пульт вызова бэк-шаттла.

– Пульт отсюда не действует, – растерянно сказала Дитрих. – Если бы действовал, мы бы не отправляли Бишопа по трубе на поверхность. Ты же сам видел, что творится в коридорах. Там пройти наверх невозможно из-за русских. Только вниз.

– Закорешился, – злобно ответил Вержбовски. – Забухал. Щас сука, вместе накатят водачки, оливьем и холодцом закусят, вызовут шаттл, погрузятся на «Сулако» и полетят на Землю. Праздновать свое Перводевятое мая. А потом Пасху.

– Это пиздец. – ошеломленно сказал Хадсон. – Извините, леди и джентльмены. Это не ксенопсихоз, просто у меня нет других слов. Дрейк, давай свой смарт. Черт, такая высокотехнологичная вещь, а штык-нож к ней приделать не додумались. Веж, идти самостоятельно сможешь?

– Теоретически, – сказал Вержбовски, тяжело поднимаясь из койки.

– Тогда давай, теоретически иди. А то через пять минут будешь практически лежать навсегда. Все, отваливайте, пехота. Я остаюсь

– Хадсон, – сказала Дитрих перед тем, как заварить намертво дверь отсека снаружи. – Я тебя считала трусом. Но отважный не тот, кто боялся всю жизнь, и притворялся смелым, а тот, кто не стал притворяться ссыкуном в последний ее день. Мала високу честь з вами служити, пан Хадсон.

– Мав честь служити з вами, пані корпорал. Живіть та перемагайте.

Дитрих коротко кивнула, приложила к шлему два пальца и захлопнула дверь. По периметру двери пополз огонек плазменной сварки.