Проклятое марта, или Один день в тысячу лет (парт пятнадцать, строго 18+)

– Ку-ку,- сказал Вержбовски, вывалив дверь “сотрира” вовнутрь.- А почему нельзя по-человечески в помещение заходить, а надо обязательно лазить по вентиляциям? И где мой свинтус? И где этот ниггер Эйпон?

– Стал чернее черного, – мрачно ответила Рипли, шаря по по темному потолку прицелом в поисках мордатого кокошника. – Обуглился. Курил в неположенном месте. А свинтус твой вон, перегружается.

Бибс пошатался на копытах, переписывая из архивов “черного ящика” последние части полного протокола, затем откачал нейротоксин из мандибул, защелкнул пасть, опустил бронемаску и подошел к инструктору. Поднялся на задние лапы и ткнулся в плечо Вержбовски лбом.

– Знаю, поросяка, – тихо сказал Вержбовски.- Я тебя на ладонях держал, полосатеньким, когда ты только родился. Но за работу, свинопехота. Ищи. Фас.

Боевая свинья метнулась по периметру темного помещения, затем подняла голову, и развела три когерентных луча лазерного прицела в белый прожектор. С потолка, уцепившись за газовую трубу на десантников смотрела нарумяненная Матушка-Россия.

– Ого,-сказал Дрейк, активируя ротор гранатомета.- Крупная дама. Вы не из Невады,случайно? Там тоже очень габаритные леди.

– Я из Отовсюды,-ответила Матушка,- Росссия не имеет границ. Везде, где есть русские – там Россия.

Затем матка оторвалась от желтой газовой трубы, и шурша хитиновым сарафаном поползла по стене вниз.

– Бекки, быстро на Бибса и в броневик.Раздевайтесь мистер Бибс,без панциря вы пройдете по вентиляции. Ничего, не простудитесь.

– Не можу, мамо, – ответила сверху Бекки, – я опісялась. Лячна якась ця Росія.

– А ну бігом! – рявкнула Рипли. – Війсковий дощовик виводить вологу назовні. І ще мені побалакай — місяць без мультіків і без тіліфону.

Бекки послушно полезла вниз, а мистер Бибс расстегнул сегменты панциря, обнажив гофрированную углеволокном задницу.

– Окорочок, – ласково сказал Вержбовски. Бибс негодующе заверещал в инфразвуке.

– Да ладно, все мы знаем как тебя в школе дразнили. Давай, бери малую и уметывайтесь на броню. А мы работаем. Поехали, Дрейк. Только по очереди, чтобы прицелы не перехватывать. Я не успел рассинхронизировать «роторы». Они новенькие, в смазке и на заводских установках. Давай, я в головогрудь, ты по ногам. Бум-бум!

– Бум-бум! – ответил Дрейк и развернулся к чудовищу, уже спустившемуся с газовой трубы на пол. Навел невидимый луч прицела на колено монстра и надавил на триггер. Реактивная граната выплюнулась на безопасное для стрелка расстояние, подожглась и метнулась вперед. «Ротор» провернулся, подавая следующий заряд.

– Ой блять! – сказала Матушка Россия, присев на колено. – Не-е-ет, русские не сдаются.

– Да нахуй ты нам в плену нужна, – ответил Вержбовски, и поднял свой «ротор». – Просто сдохни, тварь.

***
– Как живот болит, – сказал Вержбовски, в трудом доставая из бэкпака новую обойму для гранатомета. – Чертова сука Васкес, это ж надо так в пузо попасть, хорошо хоть не по яйцам.

– Не называй ее «чертовой сукой», – серьезно ответил Дрейк. – Она тебе уже не может ответить. А я могу.

– Прости, бро. Это я так, к слову. Ты знаешь, мы все ее любили. Она была реальным мужиком. То есть, я не в том смысле, ну ты понял. Давай вторую серию. Рипли ты как?

– Гружу, – прошипела Рипли, колдуя над телом Хадсона и линкуясь с тактик-блоком Бекки Джордан, нацепленным на предплечье капрала. – Чертовы русские штатские тактики. В них мова целиком не помещается, памяти не хватает, выдает какую-то «русскоязычную челюсть». Приходится архивировать. Вы работайте, ребята.

– Работаем, – ответил Вержбовски и развернулся к Матушке, поднимая «ротор». Дитрих в коридоре методично отстреливала из импульсника упорно лезущих по потолку и стенам россоморфов. Это была уже новая версия мутантов, «преторианцы» в камуфлированных модельных пиджаках и галстуках-бабочках на небритых кадыках.

– Работа не волк, в лес не убежит, – отозвалась Матушка-Россия, поднимаясь с колен. – От работы кони дохнут. Дурак работает, умный богатеет. Отожмите мне крым несколько раз, я кончить хочу.

При каждом попадании реактивной гранаты чудовище пятилось на несколько метров, но упорно перлось вперед.

– У меня все. – сказал Дрейк, опуская оружие. – Только рукопашка. Разомнемся

– Велика Россия, а отступать некуда, – прогремела матка. – Позади Москва!

– У меня еще одна, – отозвался Вержбовски, и выпустил последнюю гранату, попав в нарумяненную морду. Тварь сделала один шаг назад, наступила на проржавевшую решетку, и с визгом провалилась на дно «сортира».

– Уважаю, – сказал Дрейк. – Это было бинго. Идем хоть на эту «Москву» посмотрим.

***
Из ямы смердело невыносимо. Десантники синхронно опустили маски и перешли на внутренние каналы. Вержбовски активировал химический анализатор тактика.

– Оливье и говно, – задумчиво сказал Вержбовски. – Альфа и омега. Вход и исход. Рождение и смерть. Но почему это в одном тазике? Почему, чтобы родиться, надо кого-то убить? Это что, местная религия?

– Не знаю, – ответил Дрейк, – Давай уходить. Она в говне и оливье активно восстанавливается. Тебе хорошо, у тебя славянские корни, тебя мова хорошо иммунизирует. А у меня в голове уже крутится какой-то «мурманский сортир» и битва томагавков с говнотанками. Доставай свою бомбу.

Оба морпеха вытащили ультрапластовые мины и свели их в один блок, чтобы устройства набрали критическую массу для слияния и амплификации. Дрейк активировал таймер.

– Десять минут?

– Двадцать, – отозвалась Рипли, фиксируя на шее Хадсона медицинский инъекционный горжет. – Нам еще капрала на себе тащить. Командующего.

– М-м-м, я сам пойду, – ответил с пола Хадсон, вяло помахивая рукой. – Какая гадость эта ваша заливная рыба. И что вы вообще делаете в моей квартире?

– Заебали коня ебать! – рявкнула Дитрих, заглядывая в дверь, – Вам шо тут, Анталия с дисконтом? Шезлонг нашли? Три минуты и на выход! У меня батареи винтовки садятся.

Блок взывчатки булькнул в говно и оливье, в котором тяжко ворочалась матка Чужих, пытаясь встать на костяные лабутены.