Самая большая радость по возвращении из отпуска — увидеть как кто-то вытаскивает из твоей комнаты мебель.
–
– А ну стоять! – строго сказал я. – Куда имущество вывозим? Кто таков?
– В общее помещение, – сказал неизвестный мне пацанчик в мультикаме. – С обогревом. Холода идут. Распоряжение Тайры, позывной Доцент.
– Ну, если Тайры — то неси, Доцент. Отнимай последнее у нищих. Ликуй босота. Твой день настал.
Я злобно сплюнул, подхватил баул и пошагал на Башню. На ступенках площадки с грустными глазами брошенного сенбернара сидел Фокс.
– Так-то ты хозяйское имущество бережешь, – с упреком сказал я. – Заходи кто хочет, бери что хочешь.
– А шо ты им сделаешь? – грустно ответствовал Фокс. Это же менты…
***
Впарили нам этого пациента из 59-й «сейбров» как соматика, язва желудка. Плевое дело, пацаны, довезете болящего до госпиталя, отдадите под расписку и поедете свой янтых жрать. Чтобы приняли в госпиталь не по боевому ранению – с вами Витамин поедет, и вообще, считайте это не боевым вывозом, а бытовым отпуском.
Болящего, согласно протоколу, уложили на каталку и завлекли внутрь реаниматора. Витамин закатился за ним в медотсек. Болящий постоянно пытался встать и посидеть, Витамин ласково пресекал попытки активности хворого и приговаривал добрым голосом «лежи, лежи. Если в госпитале увидят какой ты здоровый — не возьмут.
Фокса на этот раз за рулем не было, был какой-то капеллан со следами судимости и баптистской проповеди на челе. Я угромоздился рядом, и мы неспешно поехали в госп. Где-то на половине дороги в переборку из медотсека заколотили. Я откатил оргстеклянную шторку, и мне стало нехорошо. Таким веселого Витамина я еще не видел. Это был Витамин «Жо».
– Поехали быстрее, пацаны, а? Тут не язва, тут хуй пойми шо.
«Хуй пойми шо» я опознал практически сразу, ибо уже видел подобные картины. Три-четыре спазма «сухой» судорожной рвоты, короткая и частая отдышка, и опять по новой. Острый панкреатит, сука, вот повезло. Память подказала, что примерно в такой же ситуации — и что примечательно, тоже не дождавшись скорой помощи — умер гражданин Клинских, он же певец Юрий Хой.
– Еб твою мать, – сказал я. – Капеллан, врубай люстру, полная скорость, и по газонам. На секунды.
Девятнадцатый блокпост мы пролетели под сирену и без пароля, и спасибо пацанам, что они не стали стрелять нам вслед. Но как только за заправкой мы свернули на госпиталь, изнутри опять заколотилось. Витамин показал знак «стоп». А поскольку в экипаже старший он — команду надо выполнять.
– Шо, помер? – спросил я с надеждой, откатив боковую дверь реанимобиля.
– Нет, только обоссался. Надо его вывести, он там всю машину зальет. Чувак в сознании, но мочеиспускание не контролирует. Пусть отольет, желчью отблюется и едем дальше. Поможете подержать его. Это прямой приказ, Горький. Без обид. Или мы его не довезем. Давайте вон туда, на газончик. Медленно, медленно, вот так… хорошо. Держи его под мышки, я штаны спущу…
***
– Справляем малую нужду в нетрезвом виде, значит? В общественном месте и в воинской форме. Средь бела дня. Прекра-а-а-асно!
Я обернулся. Стоял тот самый мент, который вытащил у нас кресло. Как же твой позывной, бенаврот, забыл. Лектор? Профессор? А, вспомнил! Доцент!
– Доцент, – жалобно сказал я. – Ты же на машине. Проведи до госпиталя. Я в отсеке буду с Витамином держать соматика, а водила новый, в дороге не уверен. Хотя бы до гоблинского банка доведи, там уже найдем. Если пробок не будет.
– Тут серьезно? – спросил Доцент
– Тут пиздец — ответил Витамин.
Доцент заурчал что-то в радейку, а приус перед нами замелькал красным и синим. Мы рванули с места следом за приусом, и увидели что за «Торгсином» на развороте дорога перекрыта двумя полицейскими машинами. Копы стояли перед ними. Местные отлично знают — почему Ангелы летают с мигалкой, поэтому никто не протестовал. Суверные бабки крестили наш реанимобиль, а отставные военные отдавали честь.
– Сахар девятнадцать, – сказал Витамин, выходя из госпиталя. – у него кроме панкреатита еще и диабет.
– Как его в армию взяли? – поразился я.
– Воевать хочет. Как ты ему запретишь? Дай сигарету, Горький.
***
Доцент служил у нас пилотом эвакуатора. Он работал сверхурочно, и набирал в своей полиции отгулы, выходные и отпуска, чтобы потратить их на Башне, на боевом дежурстве. Своего времени у него не было вообще. Он служил там и служил тут. Он вообще все время служил, и мне было стыдно, что я пожалел для него кресло. А за девятнадцатым блоком после тревоги нас ждал полицейский автомобиль для конвоирования медицинской машины..
Но самое главное – они давали нам мыться и стираться. Когда мы с Фоксом доходили до шекспировского «как тридцать тысяч братьев вонять не могут» – мы заезжали на мойку и стирку к ментам. Там постоянно кто-то спал. Часто в форме. И пока стиралка крутила наш мультикам, мы с Фоксом пили на кухне чай, стараясь говорить тихо
– Миша, – спросил я Мишу Кота, командира мариупольских копов. – В стране война. Марик прифронтовой. По Восточному прилетало из «Градов». А вы с Ларисой запускаете программу обучения полицейских жестовому языку, чтобы работать с глухонемыми потерпевшими. Мы ж не в Канаде, зачем нам это? Доцент вообще от недосыпания прозрачный, Вы с ног валитесь, но эскортируете нас до госпа. Ты кино посмотри, типа «Улицы разбитых фонарей». Там показано, каким должен быть нормальный мент. Во-первых, ему должно быть похуй на население. Во-вторых, все остальное. Чего вы разрываетесь?
– Если ничего не делать, то ничего не будет, – сказал Кот. – Дай сигарету, Горький.
А я захотел дать ему кресло. Или даже целый диван. Чтобы поспать.
Копы здорового человека.
Жаль, что они в абсолютном меньшинстве – количественно копы курильщика их превосходят многократно. Еще и сплочаются, выживая из коллективов (тру стори: уже пару наших побратимов-дембелей, пытавшихся попробовать работу в авакянском ведомстве, ушли оттуда со словами, “не, фпизду, в этом гадюшнике я работать не буду, бо в один прекрасный день или переебашу их всех из табельного, или сам превращусь в такую же мразь”).
Но ничего, прорвемся. Тренд задан, работа ведется – это главное.
Дай Бог, что бы это была правда, а не художественный рассказ. И что бы у нас были такие полицейские, ну хотя бы половина.