***

Я вырос в страшном дефиците музыки. Первой моей электрической гитарой был двенадцатиструнный Орфей, обдирающий даже намозоленные пальцы в кровь, а за второй — Иоланой Суперстар — я поехал со знакомыми бандитами. Чтобы не наебали при сделке и не отобрали при дороге. Она стоила примерно четыре зарплаты библиотекарши.

И я смотрел «Программу А», а когда телевизор наебывался диагоналями — я рычал и бил его ногами. Заикающийся Троицкий рассказывал про Деф Лепард с одноруким барабанщиком, про Лед Зеппелин и ставил Шизгару. Потом телевизор опять вырубался прямо среди «Томс диннер» Сюзанны Вега. Они там по этому треку, как саунд-стандарту, кодировали первые mp-компрессоры для цифровых плееров, а у меня телевизор был в диагональ.

Артемий увещевал, что все это скоро кончится.

Он приехал в Киев давать выступление, я растолкал толпу, и подошел к живому телевизору.

– У в-вас воп-прос? – спросил Артемий

Я попытался найти в голове самый ебанутый вопрос. Потому что я киевлянин с болотного берега, а мы резкие как ситро. На нас смотрели четыре телекамеры.

– Артем, ты сноб?

– Чувак, ты доблоеб?

И мы оба заржали.

– Где тебе расписаться?

– На джинсах. Бумаги нет.

Он написал мне на штанах «Сноб Артем» маркером, а мама потом обшила росчерк шелковой нитью гладью. Не потому то что Троицкий. Потому что для меня это был Деф Лепард, Лед Зеппелин, Сюзан Вега. И Аксепт, и Меркьюри, и все то, что я не мог получить. А вовсе не Троицкий. Я через него подключался к мировой культуре, минуя хуевый советский телевизор с полосками по диагонали. Этот телевизор не пускал меня в нормальный мир.

Через четверть века Эверласт на бекстейжде скажет мне «дазащит», наденет на меня свою кепку и повернет ее козырьком назад. Ему было хуево, он возвращался из России, с какого-то очережного «максидрома», куда никто не пришел. Мокша купила китайские плееры с конвертом музыкальных файлов по стандарту Веги. Нахуй им теперь Эверласт, если есть российский шансон по дороге в шахту?

Им стало нихуя не надо. Халадильник и вотка. И корейский телевизор.

К нам подошел слепой певец, победитель какого-то телеконкурса. «Эвеласт есть?»

Переводчица что-то забомотала по ненашему. Официантка принесла маркер,

-Ноуп, – сказал Эверласт и вложил маркер в руку певца. – «На моей майке» – озвучила переводчица. Эверласт расписался поперек белой футболки слепого. Потом он снял с меня свою кепку и натянул ее певцу на голову.

– Без обид? – перевела мне ассистенка с невразумительного южного арго.

– Ноуп, – сказал я.

И мы обнялись вчетвером, с переводчицей. Сзади к нам подошел чернокожий клавишник, за ним шустрый барабанщик, и тоже обнялись. Потом девушка, с которой я пришел, потом барменша, потом еще кто-то, потом охранники с костюмами в галстуке, потом еще какие-то люди, потом менты, потом владелец заведения, потом гости, котрые не успели напиться.

– Джамп эраунд? – спросил Эверласт? – Джаст нау!

– Идмте на сцену, – сказала переводчица. – Будем там скакать. Сейчас ток подадут.

– Подам, – сказал владелец. – Раз в году такое бывает. Коля, иди поключи энергию на площадку. Будем джамп. Эвриласт, кен ю… как это будет по английкому, мне тоже майку подписатинг.

– А мне фуражку подписатинг, – застенчиво сказал мент. – Битте шон плиз.

***

В России всегда хотят не то что им надо, а то, чего у них нет.

Как только есть — оно сразу им нахуй не надо, у них китайский патефон.

А нам всегда надо то, что мы хотим.

И получаем свое, а не чужое.