Я вырос в страшном дефиците музыки. Первой моей электрической гитарой был двенадцатиструнный Орфей, обдирающий даже намозоленные пальцы в кровь, а за второй — Иоланой Суперстар — я поехал со знакомыми бандитами. Чтобы не наебали при сделке и не отобрали при дороге. Она стоила примерно четыре зарплаты библиотекарши.
И я смотрел «Программу А», а когда телевизор наебывался диагоналями — я рычал и бил его ногами. Заикающийся Троицкий рассказывал про Деф Лепард с одноруким барабанщиком, про Лед Зеппелин и ставил Шизгару. Потом телевизор опять вырубался прямо среди «Томс диннер» Сюзанны Вега. Они там по этому треку, как саунд-стандарту, кодировали первые mp-компрессоры для цифровых плееров, а у меня телевизор был в диагональ.
Артемий увещевал, что все это скоро кончится.
Он приехал в Киев давать выступление, я растолкал толпу, и подошел к живому телевизору.
— У в-вас воп-прос? — спросил Артемий
Я попытался найти в голове самый ебанутый вопрос. Потому что я киевлянин с болотного берега, а мы резкие как ситро. На нас смотрели четыре телекамеры.
— Артем, ты сноб?
— Чувак, ты доблоеб?
И мы оба заржали.
— Где тебе расписаться?
— На джинсах. Бумаги нет.
Он написал мне на штанах «Сноб Артем» маркером, а мама потом обшила росчерк шелковой нитью гладью. Не потому то что Троицкий. Потому что для меня это был Деф Лепард, Лед Зеппелин, Сюзан Вега. И Аксепт, и Меркьюри, и все то, что я не мог получить. А вовсе не Троицкий. Я через него подключался к мировой культуре, минуя хуевый советский телевизор с полосками по диагонали. Этот телевизор не пускал меня в нормальный мир.
Через четверть века Эверласт на бекстейжде скажет мне «дазащит», наденет на меня свою кепку и повернет ее козырьком назад. Ему было хуево, он возвращался из России, с какого-то очережного «максидрома», куда никто не пришел. Мокша купила китайские плееры с конвертом музыкальных файлов по стандарту Веги. Нахуй им теперь Эверласт, если есть российский шансон по дороге в шахту?
Им стало нихуя не надо. Халадильник и вотка. И корейский телевизор.
К нам подошел слепой певец, победитель какого-то телеконкурса. «Эвеласт есть?»
Переводчица что-то забомотала по ненашему. Официантка принесла маркер,
-Ноуп, — сказал Эверласт и вложил маркер в руку певца. — «На моей майке» — озвучила переводчица. Эверласт расписался поперек белой футболки слепого. Потом он снял с меня свою кепку и натянул ее певцу на голову.
— Без обид? — перевела мне ассистенка с невразумительного южного арго.
— Ноуп, — сказал я.
И мы обнялись вчетвером, с переводчицей. Сзади к нам подошел чернокожий клавишник, за ним шустрый барабанщик, и тоже обнялись. Потом девушка, с которой я пришел, потом барменша, потом еще кто-то, потом охранники с костюмами в галстуке, потом еще какие-то люди, потом менты, потом владелец заведения, потом гости, котрые не успели напиться.
— Джамп эраунд? — спросил Эверласт? — Джаст нау!
— Идмте на сцену, — сказала переводчица. — Будем там скакать. Сейчас ток подадут.
— Подам, — сказал владелец. — Раз в году такое бывает. Коля, иди поключи энергию на площадку. Будем джамп. Эвриласт, кен ю… как это будет по английкому, мне тоже майку подписатинг.
— А мне фуражку подписатинг, — застенчиво сказал мент. — Битте шон плиз.
***
В России всегда хотят не то что им надо, а то, чего у них нет.
Как только есть — оно сразу им нахуй не надо, у них китайский патефон.
А нам всегда надо то, что мы хотим.
И получаем свое, а не чужое.
+