Кили, Дили, Гиви, або Кто ее поцелует

– А где еще пятеро? – брюзгливо спросила Белоснежка, пересчитав гномов по головам.

– Какие? – удивленно переспросил Док.

– Ну эти, бифур-бофур-хуефур… Должно быть двенадцать мускулистых и волосатых парней. Всякие там кили-дили-гиви… И еще здоровенный спонсор с волшебной палкой и шустрый такой милый малыш. И пони. У вас есть пони?

– У нас нет пони, – растерянно отозвался Снизи, и чихнул. – Откуда у нас пони? Мы под землей живем. И нас всегда было семеро. Мы — семеро гномов.

Белоснежка прикрыла нос и рот платком.

– Попрошу не чихать в моем направении. – сообщила из-под платка Белоснежка. – И снимите эти дурацкие колпачки. Ходите, как пидарасы. Так вы не те гномы, что-ли?

– Мы тебе вообще не гномы, – ответил сварливый Грампи. – Мы тебя в снегу нашли. Ты уже лапти отбрасывала. Считай что мы тебе скорая помощь. Если что-то не нравися — вали нахуй отсюда к своему Гиви. Лыжи вырубишь из елки.

Грампи открыл кайлом дверь, и в домик ворвалась снежная метель. Осторожный Док забрал у Грампи кайло, и дверь прикрыл.

– Давайте не будем нервничать и спокойно разберемся, – сказал Док. – Ты как в лесу оказалась?

– Это сложная история, – ответила, поеживаясь, Белоснежка. – Понимаете, у меня мама умерла. Она была королева. А потом у меня была мачеха… Слушайте, я не могу так рассказывать, на пустой желудок, я есть хочу.

Гномы засуетились по комнате, доставая снедь и собирая стол. Бэшфул откуда-то притащил шубу, и накинул ее на голые плечи Белоснежки, а Хэппи подвинул под ноги тазик с горячей водой.

– Так вот, – сказала Белоснежка, поставив ноги в тазик. – Мама моя была королевой. Это что, курица?

Белоснежка замерла над столом.

– Ну да, – неуверенно ответил Снизи, сочетая информацию. – Это окорочок. Куриный.

Белоснежка с ненавистью швырнула окорочок в камин.

– Я не ем курятину! Я ем красное мясо! Говядину, свинину, баранину! Вот те гномы, которые в кино — они бы никогда не предложили замерзающей в лесу девушке паршивые куриные окорочка! Они рвали плоть!

– Они бы тебе хуй в рот предложили, – пробурчал Грампи. – А потом порвали плоть. Я немножко знаю этих гномов с Мутных Гор. Вот тебе палка, заточи ее с одного конца — зубами точи, свой нож я тебе не дам – иди в лес, заебашь там себе кабана, волоки его под ель, разведи трением огонь, и ешь мясо. У нас есть только гуманитарные окорочка.

Белоснежка заплакала. Затем перешла в рев. Рыдала она красиво и артистично, с подвыванием, иногда срываясь в ультарзвук. Добрый Хеппи погладил ее, осторожно взяв за грудь под шубой.

– Ну все, все, – серьезно сказал Док. – Были бы кости, мясо нарастет. Так что там дальше было с королевой?

– Умерла… – всхлипывая ответила Белоснежка. – А потом пришла мачеха. И сказала, что она будет мне как мать.

– А она?

– А она и была как мать.

– А ты?

– А что я? А не хочу чтобы у меня была «как мать». Я хочу именно ту мать, а потом сама быть другим как мать!

– Так она же умерла!

– А я хочу мать два-ноль! – опять завыла Белоснежка. – Я хочу чтобы было как раньше, чтобы ни о чем не думать, но чтобы стало как позже – с пони и велосипедом. Как при союзе — но с капиталом. И чтобы гномов было не семь, а двенадцать, и мускулистых и этот малыш! И убирать я вам не собираюсь. И чтобы мясо, а не курица, и чтобы я была как мать, а не «как мать»…

– Ты осознаешь глубину циклического пиздеца мозга, Док? – тихо спросил Грампи. – Она хочет себе того, что невозможно, при этом желает противоположно невозможного другим. У нас что, зимой в лесу грибы растут? Нет, не может быть, я бы знал об этом… Слушай, Док. Она не сумасшедшая. Она ебанутая. Мне кажется, мы поздно достали ее из снега. И, на твоем месте, я бы…

«Дзын-н-нь» – раздался в избушке гномов металический звук. Белоснежка мягко повалилась на бок, а за ней стоял с вибрирующей сковородкой в руках Доупи.

– Ты шо наделал, Простак? – ошеломленно спросил Док. – Да, она всех заебала, но в домике же все пишется на видео!

– Она сама сказала, – ответил Доупи. – «Хочу быть как мать, а мать моя умерла». Ну вот. Я же вообще тупой, я из бердичевских сынов Дьюрина. Шож вы за мной не уследили? Меня любой адвокат отмажет!

– Быст-р-р-р-о! – заорал Док. – Шею фиксировать. Укладку! Антишок! Четыре куба. Нет, шесть! Пульсоксиметр на палец. Абушку тащите, она в кладовке, за соленой капустой!

Гномы опять заметались по домику, натыкаясь друг на друга и волоча за собой километры бинтов.

***
– С-сука, надо было ее там в снегу оставить, – сказал Ворчун. – Заебись альтруизм проявился. Окорочками поделились Шо, дышит?

– Дышит, – ответил Хэппи. – И сердцебиение. Медленно. Брадикардия.

– Ты не за сиську ее держи, а между — строго сказал Док. – И вот это еще раз услышу «а давайте ее выебем, пока она не видит» – так нас станет шесть гномов. Мы — дети Двалина, а не Сталина. Понял?

Хэппи покорно кивнул и переместил руку на положенное место.

– У нас есть какая-то коробка по длине сто шестьдесят пять сантиметров?

– Два метра есть, – ответил Снизи. – И ноль шестьдесят семь поперек. Глубина где-то полтора, точнее сразу не скажу. Хрустальный контейнер для клубники. Под корпоратив. «Газпром» заказывал. Но им теперь точно не надо, я так понимаю.

– Тащите, – хмуро сказал Док. – И крышку.

***
– Не лезет, с-с-сукка, – сказал Доупи, прыгая по телу.- Все размеры проверены, а оно не лезет!

– Кокошник с нее сними, – мрачно посоветовал Ворчун. – Она и пролезет.

Простак почесал голову под колпаком, сказал «ага»!», потом с помощью отвертки снял с головы Белоснежки сложное пирамидальное сооружение, и она тут же провалилась в хрустальный гроб. Гномы ловко укрепили крышку и начали вертеть вентиляционные отвертстия в бортах.

Когда дело было закончено, Док воткнул у изголовья хрустального гроба предупреждающий знак, и тремя ударами гномьего молота вогнал шток в землю. Затем развернул стенд фасом на дорогу.

Гномы сняли колпачки.

«Кто ее поцелует — тому пиздец» – тихо прошептал Хэппи.